Для них я – бес, клоун

Иван ЧЕСНОКОВ, специально для «Кашина»

Я еду в Рыбацкое, чтобы встретиться с Аней.

Она уже несколько часов в Поликлинике №77 – ей нужно получить больничный. Я волнуюсь: как себя вести, как говорить, нужно ли присесть, когда мы поздороваемся? Дело в том, что рост Ани Кастельянос – 130 сантиметров.

Ане 32 года, на ней клетчатая рубашка, модные джинсы с дырками, балетки, черный плащ. Она вся в татуировках. Девушка напоминает актрису начала 30-х годов, особенно, из-за стрелок на глазах и косой челки на большеватом лбу.

– Привет! – улыбается Аня и тянет мне руку.
– О, привет, Аня! – я смотрю на ноги, которые не достают до пола, когда она сидит на стуле и ждет своей очереди в кабинет. Люди с интересом посматривают на нас.

Ане нужен больничный, чтобы уволится из школы, в которой она проработала восемь лет.

[quote_center]«Да, ночью я тусуюсь со смыслом. Я приду, а мне скажут: «Спасибо, что пришла». Еще и угостят сто раз. Потому что, когда пришла я – то все отлично».[/quote_center]

Ее часто звали гостем на «Loshadka Party». Аня крутится в шоу-бизнесе, среди геев, транссексуалов, лесбиянок. Для них она – защитница, королева. Но днем она – дежурная воспитательница: не курить, не пить, одежду детям выдавать и, почему-то, за сантехнику еще отвечать. Просто интеллект у нее такой. Удобно. В школе Аню прессует администрация.

Как к ней относятся ученики?

– Я пришла и сказала детям: «Здравствуйте. Меня зовут Анна. Я буду с вами работать, с сегодняшнего дня». Все! Никакого смеха, нет. Я открыто пришла. Голос, взгляд. Поверь, это помогает. Закрытые люди – это, обычно, злые люди. А я открытая, с детьми. С учителями только «Здравствуйте – до свидания». Они не моего круга. Завхоз вообще сказала, что я прихожу на работу тусоваться. Это все – бескультурие. Быдло. Стереотипы. Я же сейчас счастливая, люди завидуют.

Аня увольняется. Будет администратором в тату-салоне – ближе к творчеству.

– Мне сказали, что я смогу делать там встречи, показы, лекции проводить. В 90-х на квартирах собирались поэты, дизайнеры. А потом это в мир делали! Сейчас это везде есть, а в Питере и Москве нет. Здесь каждый за себя. Я выросла до этого, что я могу это сделать от своего имени. Буду собирать людей интересных. Взяли – какие-то лекции почитали, что-то подумали, сделали какой-то проект!

С больничным, на данный момент, улажено. По дороге домой мы заходим в «Пятерочку». Ничего за день не ела – весь день снималась на Ленфильме. Девушка покупает пельмени, любит их с детства.

– На какой нам этаж? – спрашиваю я, когда мы заходим лифт. Как-то неудобно нажимать на кнопку при Ане, когда ей самой не дотянуться до нужной.

– На четвертый, – спокойно улыбается девушка.

«У меня тут творческий беспорядок» – будничным тоном замечает девушка, когда входит в квартиру. На кухне, в Аниной комнате, на кровати, на стульях – везде валяются вещи.

– В шкафу у меня «мертвая» одежда: всякие сценические костюмы, которые я обычно не ношу. То, что нужно, лежит на кровати или стуле! Я весь ремонт в комнате сделала сама!– с жаром говорит девушка. – Еще я картины с детства рисую… – Аня кладет мне в руки небольшой рисунок. – Нигде не училась, как-то само получается.

В Аниной квартире все на обычной высоте.

Единственно, чуть ниже посажены дверные ручки и удобный для открывания холодильник. На кухне, где девушка разогревает воду для пельменей, стоит скамейка, чтобы можно было сесть на стул или готовить на столе. Аня рассказывает про родителей, чьи дети больны ахондроплазией, заболеванием Ани.

– Родители просто слепы. Они не думают о психологии ребенка: как его в адекватный детсад отправить, чтобы он личностью стал, а не долбить его с года лекарствами. Они готовы колоть детям гормоны роста, которых не должно быть. Им не прописывают их — втихаря покупают, громадных денег стоят.

Спасибо моей маме. Она у меня была – кремень. Если я завтра в логопедическом детском саду на экзамене, когда меня хотят убрать, потому что я внешне не такая как все, не расскажу кучу сказок наизусть – тогда мама тебя в детский дом сдаст. Все, все сказки утром выучены. Я ходила в обычный детский сад! Не должно быть ограничений… У меня куча примеров ребят (многие спились), таких же, как я, но которые в интернатах учились. Представь, что они чувствовали? Ведь интеллект не страдает при ахондроплазии.

Мама с детства говорила Ане, что она особенная, лучшая.

– Я ее уже с детского сада радовала: мои рисунки висели на выставках. Вот эти матери, когда собирали подписи, чтобы их дети не учились в группе с такой, как я…«У нее с головой не в порядке, если она не такая, как наши дети». Потом они видели, что дети тянутся ко мне, и начали на дни рожденья приглашать. С детства я уже боролась за себя, за лидерство. Но, через интеллект. Это инстинкт.

Я начала свою жизнь со двора. У меня были пацаны, команда. Я была лидером, и всегда с мальчиками дружила, никто надо мной не смеялся. В школе пацаны на руках носили!

– С маленькими людьми у меня пошел конфликт, после того, как мама приехала из Германии в 80-х годах. В 10 лет подошла моя очередь, на операцию по удлинению роста – с помощью аппарата Илизарова. У нас стоял вопрос ребром. А в Германии мама случайно встретила сообщество маленьких людей.

[quote_center]И они там хором: «Какая операция, вы о чем? Смотрите, как мы живем. Мы решаем вопросы более социальные – трудоустройство, учеба, психологические тренинги. А не тем, чтобы забивать пять лет жизни в больницах». Мы и отказались от операции.[/quote_center]

Все мои маленькие знакомые (оперированные с помощью аппарата Илизарова) — у всех все плохо. Только они не признают это открыто потому, что проходят хорошую школу, жесткое промывание мозгов.

После Германии мама создала сообщество маленьких людей, но люди ходили тогда только за «гуманитаркой»: посылочки, тряпки, а дальше ничего не надо. Я бы могла заниматься социальной жизнью, но тогда не будет своей жизни, н-и-к-о-г-д-а. Потому что всем ничего не надо. Потому что Россия. Менталитет такой, семья такая. «Тише-тише! Никто не должен знать, что у нас маленький родился!» Слава богу, пошли сейчас творческие проекты, хипстеры даже. Серость как-то начинают разбавлять.

Что нужно сделать, чтобы маленькие люди не сидели тихо по своим квартирам?

– Я и так все возможное делаю. Есть свой бренд: «Анна Каст». Меня много.

Как Аня стала брендом? 2009 год, первый тату-фест, первая татуировка. Потом еще тату-фестиваль, где Аня – его королева, выпускает изо рта огонь в форме сердца. И все закрутилось. Тебя принимают.

Аня пришла в салон красоты, чтобы сделать новую прическу. Она сидит на стуле – обтянутая халатиком и с большим количеством бигуди – смотрит в зеркало. В салоне две девочки лет десяти просто поедают ее глазами. На их лицах – недоумение, «взрыв мозга», как любит говорить Аня Каст. Она же – как всегда: уверенность, дружелюбность, улыбка. Стрелки на глазах, скоро будет новая классная прическа. Вспомнила про показ Mersedes-Benz…

– Выходила заключительная, в конце. И я вышла, ни грамма не выпив, а ноги болят от каблуков. Только бы не упасть, там же скользко. Макияж делали под меня, я сказала: «Нет, не надо куколок». У меня уже есть образ: стрелки, все, все. Или никак. Зал в Манеже большой, там были все: Балаев, Рогов, Малыгина, Усачев, «Pirosmani», Карцев, ну, все. И они взорвались: свистели, хлопали! Когда другие выходили, такого не было. И я встала спиной к залу … А потом «фак» показала и повернулась! Это было что-то!! Я сошла со сцены, подбежали журналисты… «Где вы покупаете одежду?!» Я сказала: «Секонд-хэнд, Zara». Представляешь, какая это реклама для Zara?

…На кого она так похожа? В голове мелькают образы Лайзы Минелли, актрис из фильмов Феллини, даже Чарли Чаплина. Они – часть ее образа, вдохновения…

Пока Аня говорит, татуировки малахитовых рук на ее шее двигаются в такт с движениями головы. Они вводят в транс…
Чтобы как-то развеять ощущение, я спрашиваю у Ани: «У тебя все татуировки со смыслом?» Девушка поднимает голову наверх, смотрит на меня и резко улыбается:

– Они со мной сливаются. Потому что все татуировки на мне не вычеркнуть. Каждая со своей историей, очень разной. Линии, буквы, знаки.

Ну, такая важная татуировка – двое «Hello Kitty», котиков. Девочка – это я, мальчик — Паша! – бывший молодой человек, с которым Аня была вместе 5 лет. – Внизу идет фраза: «меня любовь греет».

Аня и Паша были в одном пионерском лагере. Ей было двенадцать, ему – семь. Пашина мама запомнила маленькую девочку. Через 10 лет они встретились в другом лагере. Познакомились.

– Он такой мне: «Вы не хотите сегодня, с нами, после обеда, пойти на озеро?» Я говорю: «Хочу». Я в нем увидела такой луч света просто, в данной обстановке. Если честно, после первого дня общения, я думала, что он поймет, что я ему не нравлюсь. Нифига – стоял, улыбался. И я вышла – улыбалась. На третий день стали встречаться, в пионерском лагере. Это была такая детская история, тут очень много совпадений. И очень светлая…

Аня не торопится раскрывать всю подноготную своих отношений. Парикмахер пересаживает ее на другой стул и наносит на волосы специальный раствор. Он сделает их вьющимися. Шумит фен. Аня невозмутима.

Почему Паша и Аня расстались?

– Меня было слишком много. Когда я стала популярной, истерики закатывал. Я говорю: «Идем туда-то, я там буду анимировать?» — «Нет. Ты должна быть со мной»…

«Тебе важен рост твоего мужчины?»- спрашиваю я.

– Я никогда не задумывалась об этом. Просто не встречала маленьких людей, достойных меня. Паше, кстати, было пофиг, какого ты роста – он, наоборот, любил маленьких людей. Он говорил: «Представляешь, всегда хотел такую девушку, как ты!» Обалдеть…

Скоро прическа будет готова. У Ани много планов на сегодня – впрочем, как и всегда, – и мы договариваемся встретиться в другой день.

Уже час ее жду. Сколько можно?! Ну, со съемок на Ленфильме едет, понимаю. Целый день в костюме Совы, сказать пару слов всего лишь, но заставляют с утра и до вечера работать. С массовкой сидеть.

А все началось в 2006.

Просто гуляла по Невскому. Подошла бабушка с Ленфильма. Попросила заполнить анкету. Аня проходила конкурс среди маленьких людей: пришла на Ленфильм, сфотографировалась. Потом ей позвонили. В фильмах ей не сложно играть. В первом – «Пером и шпагой» – роль была без слов. Во втором фильме, «Открыть глаза», Аня играла проститутку. Слова не сложно было учить, играть тоже. Образ подходил.

– Пррииивеет! – улыбается Аня. – Извини, что опоздала, времени на все вообще не хватает…
Нам нужно зайти в Zara — забрать летние сапоги, которые Аня заказала. Сапоги подошли, и Аня показывает на лестницу: «Пойдем одежду мне посмотрим. В детский отдел!»

Аня рассматривает очередную блузку:
– Я не мерю одежду, когда покупаю. Знаю свой размер, чувствую, что подойдет, понимаешь? Вещи чувствовать надо. Как я понимаю, у других маленьких людей этого нет.

Через 20 минут мы заходим в ресторан «Библиотека». Уже на входе все здороваются с Аней.

– Да меня тут все знают! Как-то, сюда пришли в образах! На втором этаже посетители просили, чтобы нас вывели. Потому что мы – в образах, танцевали, ну, на каблуках мужчины. Ну, красиво, не пошло. А менеджеры попросили остаться, сказали: «Можно как-то с вами сотрудничать?» А те, кто просил выгнать нас – быдло, люди бездуховные. Они от искусства далеки, от любви настоящей. Быдло – это слово грубоватое. Как сказать, «колхоз». Необразованные люди. Но я могу с ними контактировать, потому что я под них подстраиваюсь. Нет, у меня не будет к ним ненависти. Сначала я присматриваюсь: моя ли компания, мой ли уровень, духовное состояние. Я с детства очень много думаю об этом, с собой говорю.

К столику подходит официант. Аня заказывает борщ и американо, тон — повелительный. Аня продолжает:
– Я знаю, кого я боюсь. Никогда не буду подпускать близко людей, которые не имеют своего «Я».
Анна Каст участвовала в фото-проекте «Neverporn Extravaganza», выступала с электро-панк-кабаре «Sado Opera», а еще была в группе «Little Big». Она ее основала, через год разругалась с коллективом и ушла.

– «Ты не общаешься с нами!» – пересказывает слова бывших коллег Аня. – То есть я должна была с ними тусоваться. Но у меня не тот уровень уже. «Короче, ты будешь петь на концерте только последнюю песню…» А люди, половина, шли на концерт из-за меня. В «Little Big» это была моя цель: показать через сцену и через агрессивную группу, что есть маленькие люди.

В «Little Big» есть еще одна маленькая девушка – Олимпия. Ее привела Аня Каст.

– Тебе не было обидно, когда на нее стали обращаться внимание? – спрашиваю я.

Аня резковато кладет руки на стол:
– Нет, нет. Она просто нехороший человек. Но я ее простила и прощаю. Она мне не интересна, мы были только по сцене. Когда приходили на вечеринку анимировать, сразу же шло разделение: она – белая, я – брутальная. Мне — чаевые, ей – так. Но она всем жопу лизала. Со стороны, видно: ей не хватает внимания. Она, в какой-то степени, клоун в обществе, наверное.

Аня сама говорила, что ее многие считают клоуном, бесом, или чертом. Девушка тянет слова:
– Я очень быстро располагаю людей к себе. Другие маленькие не такие. Я считаю себя особенной, да. Потому что я могу видеть за гранью красоты, радости, грусти. Я чувствую кожей, вот. Все: начиная даже с еды. Понимаешь, я намного лучше других. Все во мне есть просто, это-редкость, как я понимаю, по словам других людей.
Пора уходить, так как мы опаздываем к Аниному психологу. На улице встречает девочек, которые учатся в школе, где она работает. Говорит, что скоро увольняется – девочки сильно расстраиваются. Все школьники тянутся к Ане. Девушка это знает и чувствует.

Психолог Ани, Полина, встречает нас в своей квартире.

В комнате, где она работает, открыто окно. Женщине около 30 лет, немного полная, одета в домашний халат, на левой руке видна татуировка с пиктограммой. Психолог много курит, рассказывает о комплексах Ани:

–У Ани нет ярковыраженных комплексов. Потому что они сопровождаются соответственными симптомами: зажимами, стеснением. Я присутствовала при встречах Ани на публике в разной обстановке – там нет зажимов. Наоборот, некое привлечение излишнего внимания к себе. «Я все время в центре».

– Вот он меня спрашивает: «А в детстве комплексы были?» – говорит Аня и кивает в мою сторону. – Я жила образами, какими-то кумирами, сериалами. Он говорит: «Значит ты была другим человеком, не самой собой?»

– Не надо путать ситуацию творческой личности и ситуацию каких-то диагнозов. У творческого человека психовосприятие мира совершенно д-р-у-г-о-е. Он, действительно, живет, как бы, своими ощущениями, своими эмоциями. Не анализом, умом, а именно эмоциями. – затягивается сигаретой психолог.

– Почему у Ани нет подруг, и никогда не было? – встреваю в монолог Полины.

– Чтобы с Аней дружить, надо соответствовать уровню, на котором Аня общается. Понимаете, Аня – публичный человек. У нее есть своя позиция, достаточно пафосная. Этого не отнять. Аня хорошо выглядит, одевается со вкусом, грамотно, привлекательно. Люди о нас судят так, как мы себя показываем. Открываем Анину публичную страницу: фото клубов, тусовок, Ани на сцене. Это же стереотип: «Ну, конеашно, бабла-то кучча!» У Ани не куча бабла. Ну, никто же не знает, что Аня работала в школе и сколько денег там получала. Это – зависть.

[quote_center]– Почему мне так завидуют люди? – спрашивает Аня.[/quote_center]

– Завидуют те, кто не уверен в себе. Аня является ярким примером ломки стереотипа: «Ага, ты не такой, как все, ты должен страдать! Чего это я нормальный, и мне так плохо, а ты ненормальная, и тебе так хорошо?!» На самом деле, это – подспудный страх перед такими людьми: то есть, неизвестно, чего от них ждать…

Аня идет вразрез с стандартным рациональным пониманием. Нет, ей не плохо, ей х-о-р-о-ш-о! А то, что она приложила громадные усилия для того, чтобы реализовать себя – это, как бы, нивелируется, да? Если бы Аня была «серой мышкой» и никак бы себя не позиционировала – ничего бы не было, ее бы, наоборот, все жалели.

Если мы посмотрим групповые фотографии маленьких людей – то у всех в глазах злость. Такое позиционирование: «Вы мне должны». Разница между этими людьми и Аней в том, что Аня не обижена на мир, и Аня не использует свою особенность как инструмент добывания жалости. Это чисто формат психологии – гордости за свою болячку. Свой, грубо говоря, недостаток Аня просто приняла, использовала, как некую фишку, достоинство. Много привлекательных татуированных дамочек? Да. А вот таких, как она? ННЕТ! И этот – для общества – недостаток переведен в форму «мое достоинство».

– Почему Аня и Паша расстались? – спрашиваю я. Полина закуривает новую сигарету:

– «Я чувствую себя неполноценным рядом с тобой». Когда Аня выходит в люди, компанию, ее действительно много. Вместо того, чтобы обратили внимание на Пашу, обращают на Аню. Потому что Аня так себя ведет, это – привычка: доказывать свое право на существование. Поэтому Паша, в большинстве случаев, чувствовал себя брошенным. Когда человек внимания не получает – он начинает агрессивно на это реагировать.

Аня вставляет:
– Он не принимал те коллективы, куда я хожу. Ему комфортно в своих: там он — петух.

Полина продолжает:
– Если бы вы сейчас начали отношения с Пашей, они были бы адекватными. Сейчас Ане не нужно ничего никому доказывать.

Я оставляю Аню с психологом наедине. Им нужно обсудить несколько совсем личных вопросов.

ДЛТ, фешн-вечеринка. Аня опаздывает на час и просит взять ей шампанское.

– Извини! Я внизу друзей встретила, заговорилась…

Через 20 минут мы выходим. Ане нужно все успеть: заскочить в Жан-Жак, чтобы написать заметку для «Собаки», а потом – на вечеринку друзей.

По пути мы встречаем фанатов «Little Big»: «О, «Little Big»? Анна Каст?! Можно ваш автограф! Я – преданный фанат!»
Аня улыбается, рисуя очередную подпись. Она не говорит молодым людям, что ушла из группы.

Мы не нашли место, где проходит вечеринка друзей. Поэтому сидим в «Голубой Устрице», знаменитом петербургском гей-баре. 11 вечера, суббота. Музыка разрывает барабанные перепонки. Ане нужно ехать домой – завтра последний съемочный день на Ленфильме.

Внезапно она узнает: сегодня, в три ночи, в «Central Station», выступает Юля Волкова из «Тату». Надо идти! Денег нет? Что-нибудь придумает, угостят! Главное, в гримерку зайти и познакомиться с певицей.

Аня, маленькая девушка с большим сердцем – сама про себя так говорит, – остается в центре.

[quote_center]Потом она напишет мне про ту ночь: «Тусила с Волковой и «Иванушками Интернешнл»! Они меня знают!»[/quote_center]