Истории, одна другой прекрасней

Егор СЕННИКОВ, специально для «Кашина»

ae5f11dee98235220922860962838fb8b5ae73cd

О том, как нам нужно использовать собственную историю, и почему опыт прошлого не всегда хорош

Пожалуй, почти каждый, кто в дни масштабных исторических событий (вроде тех, что происходят сейчас на востоке Украины) садится за клавиатуру, в наивной попытке проинтерпретировать окружающую реальность, прибегает к этому приему. К историческим параллелям, к попыткам найти в прошлом какие-то отблески настоящего. И, в общем, понятно, зачем это нужно — исторические параллели нужны нам, чтобы крепче стоять на ногах. Без них нам тревожно, мы чувствуем себя неуютно и непривычно.

Когда сравнить не с чем, то мы начинаем ошибаться, как ошиблись, например, британские финансисты в июле 1914 года, посчитав, что события, начавшиеся в Европе скоро закончатся – они не стали закрывать Лондонскую биржу и колоссально на этом потеряли: на бирже начали с бешеной скоростью стали продавать русские ценные бумаги, а затем немецкие и австрийские. Это лишь один пример, но пример показательный – непонимание исторического момента может привести к плачевным результатам.

[quote_center]Но это Англия. А нам нужна Россия.[/quote_center]

Поразительное свойство России в целом и русской истории в частности – ощущение ее незаконченности. Можно сказать даже так – чувство некоторой несовершённости (прошу простить мне такой неуклюжий термин). И в этом плане, она, конечно, очень молодая страна. Она не достигла настоящего пика и не реализовала свой потенциал. Даже в моменты великой славы, невероятных побед, всегда остается ощущение недосказанности. Как будто это был только пролог – к новым свершениям, к совсем другой эпохе, устроенной иначе. Какое-то важное слово так и осталось до сих пор непроизнесенным. Словно ей чего-то немного не хватило, крылья подрезали на взлете. И надо начинать все сначала. Поэтому, кстати, сложно говорить применительно к России о каком-то «конце истории», напророченном нам Фукуямой почти четверть века назад: какой к черту конец, когда что-то важное еще не сделано.

Словом, представьте, что в западной философии не было бы Платона и Аристотеля. Или Локка. Или Канта. И не было бы никакой им замены. Такая прореха доставляла бы большое неудобство – вроде все есть, но чего-то не хватает. И не выразишь точно – чего.

Возьмем, например, эпоху Александра I.

Сладкое, восхитительное, романтическое время, овеянное славой побед и трауром поражений. Русские войска в Париже, еще недавно грозившем всему миру и бурлившем революцией. Русский император, вместе с английским королем и австрийским императором делит Европу (а фактически – мир), становясь гарантом нового европейского порядка. Под Петербургом – лицей, выпускники которого оставят очень значимый след в русской истории. Россия – одна из влиятельнейших мировых держав, на равных говорящая и с Британией, и с Австрией, а прусский король и вовсе воспринимается Александром (а позже – и Николаем I) чуть ли не как вассал.

И вместе с тем, внутри страны мы видим много совсем неприятных для нас, неприглядных вещей. Здесь есть и колониальное отношение к населению: Польше – конституция, Финляндии – сохранение старых, еще шведских правил, Прибалтике – крестьянская реформа. Но не России. Или ситуация с грамотностью, которая во времена Пушкина оставалась низкой: [quote_center]«На 1800 год в Великобритании читать умела примерно половина населения, в Пруссии — почти 40 %, во Франции — около 30 %, в Италии — почти четверть населения, в Испании — 8 %. Для России образца 1800 года количество умеющих читать по разным оценкам колеблется от 3 до 5 % от всего населения. В том году Российская империя располагала 315 школами, с 790 учителями и 19 915 учащимися».[/quote_center]
Совсем не хочется расчесывать раны и говорить об «ужасном царизме» (тем более, что никто не идеален), но об этом разрыве между внутренним и внешним забывать не стоит. О том, в каком вакууме, в сущности, висел российский европейский проект.

Не менее показательна в этом плане эпоха Николая II, русский fin de siècle.

Я уже писал на «Кашине», что на протяжении довольно долгого времени, чаяния и надежды многих поколений русских людей имели тенденцию не сбываться. В конце 19-го – начале 20-го века русское общество было просто переполнено разнообразными надеждами, устремлениями и проектами. Появлялось много нового: выросло целое поколение русских философов (которые, не получив продолжения, развития в будущих эпохах, так и остались практически единственными), литература переживала свой серебряный век – мрачный, декадентский, но красивый и трогательный, словно предчувствующий тяготы и бури наступающих времен.

Экономика переживала бум, который приводил ко всей большей урбанизации страны. Но в то же самое время в воздухе носилось какое-то мрачное ощущение конца. Я очень люблю имперскую эпоху России, восхищаюсь ей и горжусь тем, что она была; тем более, что я родился и живу в городе-символе имперского проекта – Санкт-Петербурга. И все же понимаю, что, видимо, в ней был какой-то изъян, раз это великолепное время закончилось так, как оно закончилось. Не было какого-то предохранителя, спасительной заслонки, которая могла бы не допустить прорыва тонкой европейской оболочки. Но произошел 1917 год и сейчас можем только выдвигать предположения о том, чего же не хватило той эпохе – русского национализма, демократии и парламента, строительства Sozialstaat по прусскому образцу или ещё чего-то – на ваше усмотрение.

Даже Советский Союз не избежал той же беды.

Подарив надежду на светлое будущее, подкрепив веру многих в эту невероятную идею (после победы в войне) и достигнув многих успехов, он не смог исполнить мечты – ни тех, кто надеялся на вечный коммунизм и мировую революцию, ни тех, кто грезил о громоподобной Третьей мировой войне.

И при всем этом, Россия обладает первоклассной историей, полной захватывающих сюжетов и интриг, побед и открытий, со своей особенной и важной для мира литературой, музыкой и живописью. Государств с такой историей в мире совсем немного, и это, конечно, повод для гордости. Хотя и забывать о провалах и разрывах, вроде описанных выше, разумному русскому человеку никак нельзя – это губительно.

Причины такой российской особенности – предмет для обсуждения. Может быть, ответ кроется в самой модели развития России еще со времен Петра I, модели, которая изначально предполагает некоторое отставание от европейских государств. А может быть дело в другом: в недостаточно развитой городской культуре, что связано в свою очередь с особенностями развития России в средневековый период. А возможно все из-за того, что власть государства всегда была у нас слишком сильна и ограничивала возможности повлиять на себя, из-за чего эволюционное развитие страны нередко оборачивалось революцией.

Относительно нынешнего времени (на эпоху пока не похоже) мнения разнятся.

Кто-то убеждён в том, что это новый застой, другие почему-то находят что-то общее с мрачным семилетием времен Николая I, некоторые особо нервные и впечатлительные и вовсе говорят о 37-м годе. И в этих условиях, люди которые стремятся добиться каких-то перемен в режиме, в стране в обществе, неизбежно начинают в каком-то виде опираться на предыдущий российский опыт подобных перемен. Пусть даже и невольно.

Проблема в том, что опыт этот, мягко говоря, не очень удачный. Вариантов здесь в принципе немного: народовольцы-социалисты-революционеры, сотрудничество с системой в попытках ее изменить или диссидентство как в СССР. Приходится признать, что ничем хорошим ни одна из этих попыток не заканчивалась: либо полученный результат сильно расходился с изначальными целями, либо никакого результата не было вовсе (это в большей степени относится к диссидентам и наивным мечтателям, хотевшим улучшить режим изнутри, вступив в систему). Здесь спотыкались многие поколения русских людей, словно какое-то проклятье довлеет.

Кроме того, нужно сказать, что у опыта этого есть еще одна дополнительная черта. Он отягощен сильной нелюбовью не только к самой России, но и вообще к людям. В подтверждение слов здесь уместно процитировать несколько воспоминаний, которые принадлежат людям, прошедшим по пути насильственной смены режима довольно далеко – женщинам-террористкам 19-го века. Удивляет то, что, с некоторыми изменениями, подобные мысли могли появиться (да и появляются) в фейсбуке какого-нибудь современного борца с режимом или прогрессивной интернет-газете.

[quote_box_center]«Акт над Плеве (его убийство в июле 1904 года террористом Сазоновым – Е.С.) имеет большое историческое значение. Плеве был истинным диктатором замученной России. Все меры по удушению каких-либо освободительных попыток рабочих и крестьян исходили от него. Экономическое угнетение трудящихся командующими классами при этом министре внутренних дел чрезвычайно усугубилось ненормально возросшим полицейско- политическим гнетом. Единственным руслом, куда искусственно пытался направлять Плеве народную стихию злобы и отчаяния, были страшные еврейские погромы, ловко инспирируемые и организуемые агентами-провокаторами школы Плеве.
Смерть Плеве праздновалась, как общее воскресение. На улицах знакомые обнимались с радости, незнакомые приветствовали друг друга. Торжество рабочих в столицах, русского общества во всей стране было так неприкрыто, общественное мнение было до того единодушно в своем требовании смягчения участи Сазонова, что правительство не посмело его казнить, и он приговорен к бессрочной каторге».[/quote_box_center]

[quote_box_center]«Хотелось видеть, во что обратятся все негорячие и нехолодные с серым пятном вместо лица, те, которые, как и два года тому назад, ходят в Мариинку и к Неметти и досадливо отмахиваются от революции, из подполья вышедшей на улицу, заполнившей все газеты, журналы, книги. Где они будут? С кем они будут. Загорятся ли огнем веры и силы или вымрут незаметно и тихо?
О третьих, тех, для кого строились виселицы и работали пулеметы, — я не спрашивала. Я знала, что за ними все — и закон развития, и нетронутая сила, здоровая, неизвращенная мысль, и ярким огнем горящая вера. Уверенность, что они победят, ни на одно кратчайшее мгновение не колебалась во мне. Верилось в скорую, в страшно скорую победу. И хотелось видеть ее, ощутить на секунду опьянение победой. Хотелось уйти, унося с собой не серые сумерки, молчание, голые деревья, мертвый снег, а уйти, упившись, хотя на один миг, блеском солнца, ликованием победы и людей и природы».[/quote_box_center]

И так далее. В общем, понятно, какой изъян я имел в виду.

При этом Россия, как и другие большие страны (те же США) прежде всего сконцентрирована на себе. У нас не очень много путешествуют по стране, за границу выезжают еще меньше. И это влияет на мировоззрение среднего человека – Россия занимает в нем центральное положение, а все остальные страны и культуры чаще всего представлены стереотипами или штампами.

[quote_center]Это не плохо и не хорошо, это просто еще одна наша особенность.[/quote_center]

И здесь мне хочется сказать главное. Можно воспринимать это как совет тем, кто хочет, что-то поменять, можно – как отповедь особо упертым «борцам с кровавым режимом», или как предмет для дискуссии.

Когда идет война, применять предыдущий российский опыт – полезно, нужно и правильно. Идет речь о балете, опере и литературе – точно также. При организации научных центров полезно вспоминать об истории Российской Академии Наук и об университетах. Все это у нас получалось хорошо. Но вспоминать о российском опыте, говоря об изменении общества, о влиянии на политический режим – нельзя. Это именно тот случай, когда надо оторваться от России и посмотреть на мировую историю. Потому что этот урок мы так и не усвоили.

Нужно внимательно изучать достижения других стран.

Стоит разобраться в том, что такое чартизм и почему это движение смогло добиться успеха – несмотря на кровопролитное противостояние с британским правительством. Полезно будет посмотреть на ближайших соседей – на скандинавов, попытавшись для себя разобрать причины успеха «скандинавской модели» и уяснив, чем были так хороши Таге Эрландер, Улоф Пальме и Урхо Кекконен. И не забыть, что сейчас эта система переживает не лучшие времена – а значит нужно понять, что пошло не так. Проштудировать историю рейнского капитализма и христианской демократии. Прочитать академические работы о движениях за права человека в 1960-х и о причинах их побед. Еще раз посмотреть на Финляндию и попытаться понять, почему ее система образования стала одной из лучших в мире. Вспомнить, что дурацкие законы – особенность не только современной России, а значит и опыта борьбы с ними у других больше (как у британской «Лиги против хлебных законов», успехи которой привели не только к большему распространению свободной торговли, но и к появлению журнала The Economist, который так любят отечественные либералы». Понять, в конце концов, как Европе удалось за несколько десятилетий XX века пройти путь от дымящихся руин до самого большого и успешного экономического союза мира.

Этот список можно продолжать очень долго, потому что опыт накопленный человечеством огромен. Что-то нам подойдет лучше (как история постепенного изменения авторитарного режима в Мексике, который продержался почти 70 лет и сломался после введения выборов губернаторов), что-то хуже (ультралиберальные экономические доктрины Сингапура вряд ли смогут так же хорошо у нас привиться), но отмахиваться от этого нельзя.

[quote_center]Да и просто глупо – нужно же учиться у других, раз у нас самих такой скромный и печальный опыт, а любое движение рано или поздно превращается в маленькую секту, занимающуюся очередной постановкой «Бесов» Достоевского.[/quote_center]

Тогда все получится.

1 КОММЕНТАРИЙ

  1. «Нужно внимательно изучать достижения других стран. »

    Ссылки на книги не помешали бы раз автор в теме, википедию не предлагать.

Comments are closed.