Невозможно отрицать, что современная русская культура очень во многом, если не во всём, вышла из культуры советской. Собственно говоря, это такой достаточно очевидный трюизм, едва ли нуждающийся в очередной артикуляции. Советская массовая культура — одна из основ русского культурного кода и национального взаимопонимания. Фильмы, мультфильмы, или, там, песни — всё это настолько растворилось в народном сознании и переместилось в народное бессознательное, что любой русский человек легко может связно разговаривать сплошными цитатами, даже не вполне отдавая себе отчёт, откуда эти самые цитаты. Более того — даже вовсе не будучи знакомым с первоисточником.
Фольклор уже, в сущности.
И так получилось, что автор этих строк, искренне и беззаветно любя советский период нашей русской истории, имеет, к столь же искреннему стыду своему, зияющий провал в части знакомства с советским кинематографом. Во многом в силу как раз вот этого отношения — «да что я там не видел». Современному русскому человеку, который советскую киноклассику не видел, её смотреть — ну, только те самые цитаты и расхожие образы в голове упорядочивать. Мол, «ага, это отсюда, это отсюда, а это вот, оказывается, кто, ну, понятно». На первый взгляд.
Тем не менее, фольклорная оптика, зачастую, искажает первоисточник до неузнаваемости. Оставляет второстепенное — яркое, запоминающееся — и пренебрегает главным, но не столь очевидным.
В общем, недавно я впервые в жизни, в рамках внезапного восполнения досадных пробелов, умудрился посмотреть один из знаковых советских фильмов — «Белое солнце пустыни».
***
И ведь нельзя сказать, что я совсем не знал, что такое «Белое солнце» — как-никак, возвращаясь к первой мысли этого текста, весь сценарий, что называется, «давно и прочно разобран на цитаты», персонажи нон-стопом крутятся в калейдоскопе постмодерна, и так далее. И даже, например, у Михаила Борзыкина, человека от официальной культуры далёкого максимально, на первом альбоме есть песня «Товарищ Сухов», которая символизирует не вполне понятно что (Афганистан?), но представляет собой четыре минуты стрекотания драм-машины и повторяющегося восклицания «Товарищ Сухов!»
Не говоря уже, говоря о песнях, про «Ваше благородие, госпожа удача», которая уже давно оторвалась от контекста и живёт своей счастливой жизнью в репертуарах самых разных музыкантов (я, например, полюбил её в исполнении БГ).
Но то ли всех этих обрывков и лоскутиков, на самом деле, мало, чтобы замылить взгляд человеку с минимальным багажом советского кино, то ли напротив — глубоко идеологизированное сознание везде найдёт нечто своё, в сознании массовом отражения не находящее, но я увидел совсем не то, что увидеть ожидал — и остался под сильнейшим впечатлением.
Сильным настолько, что буквально на следующий день пересмотрел фильм ещё раз.
Ну а поскольку видела его, видимо, вся страна, кроме меня и махровых антисоветчиков, то не буду тут изображать кинокритика или культуролога, которыми ни разу не являюсь, и не стану ни сюжет пересказывать, ни семиотику нарратива вскрывать, а попробую описать, что меня так впечатлило — ведь фильм, как ни странно, и сейчас дьявольски актуален.
***
Обобщения часто нелепы и почти всегда — очень приблизительны. Но про что кинокартина «Белое солнце пустыни»? Она, конечно, про русский народ и его место в этом мире. Как, честно говоря, почти любое большое произведение русской культуры.
Но русские люди в фильме своё отражение получили, считается, в образе таможенника Верещагина. Вернее сказать, не сами люди, а царская, старая Россия. В общем, это вполне укладывалось в тогдашнюю советскую тенденцию смягчения отношения к истории Гражданской. Вот и Верещагин — честный и порядочный царский офицер, тоскливо доживающий свой век на обочине разворачивающихся событий, к нему уже отношения не имеющих. Как и вся историческая Россия, уходящая в прошлое. Новому времени потребны новые герои, ну и так далее.
Есть в фильме и другие отчётливо русские люди — беляки в банде Абдуллы. Они символизируют, полагаю, сброд, полное вырождение белогвардейщины к заключительному этапу Гражданской войны. На них, к слову сказать, внимание не заостряется, хотя комичный подпоручик играет заметную роль в паре эпизодов.
Контекст оказывается скуп, но красноречив: дикая пустыня, по которой носятся банды басмачей, прислуживают им остатки белогвардейцев и прочих местных недобитков, честные дореволюционные люди тихо спиваются по своим домам, «сохраняя нейтралитет».
И по этому контексту в бодром одиночестве идёт домой главный герой — красноармеец товарищ Сухов.
Несомненно, тоже русский человек. Но — коммунист.
***
Философ Д. Е. Галковский однажды написал, что «русских коммунистов», среди всех коммунистов, что-то в районе одного процента. Такое-де, конечно, возможно, но величина эта — пренебрежимо малая. Знакомым с творчеством философа понятен его ядовитый сарказм — такое невозможно, русских коммунистов не существует.
Учитывая, что подобная точка зрения популярна в определённых кругах, и, например, Олег Владимирович Кашин тоже сторонник идеи, что проклятые большевики захватили власть и вовсю куражились над русским человеком 70 лет и надо бы уже от них как-то избавиться, то мне, как и всегда, хочется на это возразить с противоположной стороны истории и, пользуясь свежими впечатлениями от просмотра прекрасного кинофильма, на этот раз вооружиться образом красноармейца Сухова, как сам Сухов вооружился старым, но надёжным, пулемётом, чтобы отстреливаться от антисоветского элемента.
Нет, понимаю, это не в пример пулемёту скользкая дорожка — иллюстрировать художественным персонажем некую предполагаемую реальность, но, коль скоро нас не существует, то несуществующее, апеллирующее к несуществующему, уже кажется вполне гармоничным.
***
Одинокий герой на фронтире — узнаваемый, каноничный образ Империи. Где-то по Азии, Африке, Америке идёт отважный завоеватель, несёт Цивилизацию и сопутствующее ей «бремя белого человека» и так далее. По диким местам солдат Империи идёт не как хозяин, но как демиург, подчиняя враждебное окружение и озаряя безжизненность пейзажа светом Творения, Знания и Прогресса.
И русские, разумеется, имперский народ, сумевший под сенью своего могущества объединить бесконечные пространства в пределах двух континентов и трёх океанов.
Историческая Россия окончила своё существование, но русские люди никуда не делись и деться не могли. И ничуть не поменялись. И товарищ Сухов — агент цивилизации на краю обитаемой вселенной, проклинающий осточертевшую пустыню, но знающий её, как свои пять пальцев, уверенно идущий по ней во все стороны и, конечно, осознающий меру своей ответственности за всё, что в ней происходит.
Но тем ведь русский цивилизатор и отличается от какого-нибудь англосакса — мерой ответственности. Цивилизация — это ещё и ценности свободы и гуманизма, красноармейцем понимаемые предельно прямолинейно и недвусмысленно. В его глазах неблагодарные туземцы не ответят по-киплинговски ненавистью на добродетель — потому что добродетель очевидна и доказана научно. Почему доказана? Ну, как же, ведь Сухов служил (видимо, в единственном числе) в «Интернациональном революционном пролетарском полку имени товарища Августа Бебеля» и даже если он не был знаком с трудами самого Бебеля, то какая разница — практика от теории, бывает, отстоит очень далеко, но без неё всё-таки не существует.
Не так важно, кто вообще такой Бебель, если русский солдат несёт под этим именем в пустыню идеалы европейского гуманизма, реализуя их на практике практически в одиночку.
«Ты один стоишь целого взвода, а то и роты» — говорит пробегающий красный командир Сухову, на что тот отвечает лишь улыбкой. Один герой на фронтире может стоить и взвода, и роты, и целой армии, потому что в его руках то, чего там нет — цивилизация.
***
Но Сухов не был бы Суховым без его писем — и здесь образ замыкается в своей цельности окончательно. Рискуя повториться до тавтологии, просуммирую: русский человек, носитель великой культуры и революционной теории, по пустыне, в которую сам же и принёс идеалы свободы, справедливости и прогресса, одиноко бредёт не куда-то — а домой. Пора, потому что. Домой, где его ждёт жена, в мысленной переписке с которой соединяется у героя извечно-русское — и прогрессивно-коммунистическое.
Кому-то — просто остроумные словесные пируэты сценаристов, но меня поразило. Ведь товарищ Сухов уже не просто герой, так сказать, залихватского вестерна — он практически эталон того извода русского человека, которого можно назвать «русским советским» или «русским коммунистом».
***
Октябрьской Революции в грядущем году исполняется сто лет — и последнюю четверть этого века её идеалы в глубоком кризисе. Но Россия по-прежнему стоит на месте, а русские — великий имперский народ, чувствующий свою ответственность за цивилизацию на дальних рубежах обитаемой вселенной. Пусть даже края эти уже давно поросли чертополохом, или просто вернулись в своё изначальное состояние безжизненной пустыни, окутанной тьмой невежества.
Проблема лишь в том, что тьма сегодня сильнее, а товарищ Сухов никак не вернётся домой, чтобы построить справедливое общество всеобщего равенства тут. Собственно, ведь именно это была его цель, а подвиги в Средней Азии — небольшие приключения в этом подзатянувшемся возвращении, который он сам описывал со скупой иронией.
И коварна эта дихотомия — нести свет прогресса и свободы в Сирию (потому что иначе туда их никто не принесёт) или донести его, наконец, до коренной России, потому что иначе совсем одичает уже она?
Но ведь одного без другого не бывает.
Русский народ, конечно, справится и с тем, и с другим, и ещё с собственными взбунтовавшимися окраинами на сдачу, но находясь в глубоком кризисе смысла своего существования, кризисе своей идентичности, на текущий исторический момент он может это всё делать лишь вполсилы.
Отдавая отчёт в этом, важно помнить, что идеи справедливости и прогресса давно стали неотъемлемой частью этой самой русской идентичности, так же, как «русские красные» — естественной частью русской нации. И нет противоречия в том, чтобы, выбрав правильный порядок действий, сделать хорошо и себе — и другим.
Правильный порядок — и правильный инструментарий.
А если красноармеец Сухов стоил целой роты, то чем мы хуже?
