Корреспондент «Кашина» Алексей Малаховский встретился с сержантом-артиллеристом (заместителем командира взвода) и поговорил с ним о состоянии нынешней российской армии, ее проблемах и о том, как российские военнослужащие с учений в Ростовской области попадали в Донецк и Луганск. Фотографии предоставлены и обработаны (замазаны лица и номера машин) героем интервью; апдейт — фотографии взяты непонятно откуда и к тексту не относятся, редакция приносит извинения.
От автора:
Месяц назад знакомые рассказали мне историю о парне, который принял участие в военном конфликте в Донбассе и готов поведать о своих похождениях. Проблема была в том, что журналистам он особо не доверял, но, ознакомившись с некоторыми предыдущими моими материалами, молодой человек все же дал согласие дать мне интервью, попросив не называть его фамилию и номер части. Я до последнего момента боялся, что он откажется, но вот мы идем с ним по грязному тротуару маленького российского городка и ведем неспешную беседу…
— Ты согласился побеседовать со мной только лишь анонимно, тем не менее, мог бы ты рассказать немного о себе?
— О себе я лучше не буду рассказывать, пойми меня правильно. А вот об Украине могу кое-что рассказать.
— Когда ты был призван на военную службу в Вооруженные Силы РФ?
— В июне 2013 года.
— В армию стремился попасть или пошел туда без особого желания?
— Это было мое собственное желание. Хотел посмотреть, что это такое, прочувствовать на себе. Честно сказать, ничего там интересного я не увидел.
— А вообще, какое впечатление оставила у тебя служба в сегодняшней российской армии?
— Если брать мою срочную службу, то мы там были просто рабсилой, грубо говоря.
— Насколько мне известно, ты служил в артиллерии – не самый последний вид войск, мягко говоря, почему тогда такое отношение к вам было?
— Да, верно говоришь. Потому что они не считают нужным обучать по полной программе «срочников», которые уже через год уйдут домой. Бессмысленно давать знания парням, вкладывать в них силы, поэтому у офицеров и было такое отношение к «срочникам». Все занятия они нам для галочки в основном преподавали.
— А факты дедовщины, внеуставных отношений были?
— Как тебе сказать, в какой-то мере она все равно была. Сильный побеждает слабого – это закон жизни. Лидер навязывает свои правила. Морально давили, было. А физически никого трогать нельзя, иначе, можно уехать в места не столь отдаленные…
— Встречались подобные случаи?
— Ой, у нас много каких случаев было. Люди с собой кончали.
— По каким причинам?
— Из-за девушек в основном. Любовь там, вся фигня. Меня тоже, на самом деле, девушка бросила, еще когда я 6 месяцев отслужил, но мне было все равно. Честно тебе говорю, никаких мыслей о самоубийстве у меня не было (смеется).
— А кому-то не все равно было? (улыбаюсь)
— Да, был у нас сержант, ему оставалось три месяца до дома. Ему девушка написала, что бросает его, он пошел и повесился в тот же день.
— Ого, если все так серьезно было, уж дезертировал бы… (с улыбкой).
— Вот, да, мог бы поехать и разобраться с этой девушкой (смеется). Три месяцу ему до дома ведь оставалось, никто его не гнобил, нормальный парень был вроде, а вышло так глупо все… Хотя, таких случаев реально немало в армии сейчас.
— Ты можешь как-то подробнее объяснить эту ситуацию, может атмосфера настолько гнетущая, что доводит человека морально до такого состояния, когда он так резко идет на суицид? Или эти люди изначально психически неустойчивые, и попали в армию из-за ошибок врачебной призывной комиссии?
— Мне кажется, это недочет комиссии. Вообще, нужно усовершенствовать все эти психологические тесты, которые мы проходили перед службой. У этого парня явно были проблемы с головой, а врачи вовремя не смогли это выявить.
Возвращаясь к теме дезертирства, хочу сказать, что и оно было. Одного парня гнобили, и он решил сбежать на 30 суток из части. Он прятался, в подвале где-то жил. Потом нашли его, вернули и посадили на 4 месяца в дисбат.
Все это еще в учебке было, где за нами следили, водили к психологу, а вот дальше – на Кавказе жестче было, там уже и вены резали… Потому что там тебе уже никто не поможет, кроме себя самого.
— И после всего этого ты все же решил продолжить службу на контрактной основе — почему?
— Наверное, мне интересно было, в чем же отличие контрактной службы на практике. Ну, и заработать какую-то сумму денег. Потому что и зарплата была неплохая, и премии приличные.
— Если не секрет, сколько в месяц?
— В месяц 40 тысяч рублей примерно. Новогодняя премия – 160 тысяч. И первую зарплату я получил тоже такую же – 160 тысяч рублей.
— С контрактом, значит, все было добровольно? Не принуждали к заключению контракта?
— У меня все было добровольно. Но, если не лукавить, то были при мне случаи, когда кому-то навязывали заключать соглашение. Из-за долгов, например.
— Из-за долгов?
— Как тебе объяснить-то, кое-кто из офицеров ведется на чужие деньги… Собрать денежку от солдат себе домой некоторым офицерам очень хочется. Я даже не очень правильно выразился. Это не долги. Есть такие люди, которых на контракт подписывают, чтобы с них брать деньги.
— То есть парня заставляют подписать контракт, чтобы он потом офицеру отдавал определенную сумму от этих денег?
— Именно так.
— И ты лично видел такие случаи?
— Да (с улыбкой). И этот солдат чувствует себя комфортно. Слабохарактерные люди, я не понимаю их. Хотя, я пытался с ними разговаривать на эту тему, но бесполезно.
— Теперь давай уже про войну. Что думали о конфликте в Украине твои сослуживцы, что обсуждали в разговорах между собой?
— Само собой, мы смотрели новости по телевизору. Хотя, лично я старался новости не слушать. Много врут твои коллеги, часто врут (улыбается). Мнение у ребят про конфликт было такое – решить его можно очень быстро силами нашей армии. Под Ростовом – на границе нас стояла целая бригада – 1 тысяча человек-контрактников. Одной этой бригадой можно было там хорошо «пошуметь». Но отмечу, что украинские силовики за эту кампанию набрались хорошего опыта и сейчас уже подготовлены отлично.
А вообще, Леш, разговоры разные у нас велись…
— А у тебя самого какое мнение было на этот счет?
— Я, честно говоря, не хотел ехать туда. У меня был такой настрой – если уж скажут, то поеду, не буду бояться – это работа моя. Можно же было от всего отказаться, официального приказа не было. Все было завуалировано под учения. Но если бы я не поехал, то потом чувствовал бы себя не очень комфортно.
— Не очень комфортно из-за чего? Что бросил сослуживцев в такой ситуации?
— Да-да, именно из-за этого. Не потому что я там перед своей Родиной (в этот момент мой собеседник первый и единственный раз за весь наш долгий разговор выразился нецензурно) как-то себя не так повел, а потому что я сослуживцев своих мог бросить.
— Про тебя я понял, но среди вас встречались ведь и исключительно патриотично настроенные товарищей?
— Нет.
— Совсем никого?! Не может быть!
— Честно тебе говорю, не встретил таких.
— Серьезно?! Тяжело мне сейчас в это поверить.
— Я тебе правду говорю. Сам пытался найти тех, кто будет говорить: «Я за свою страну порву», но мои поиски так и не увенчались успехом.
— Да уж, весьма странно. Тут ты меня удивил.
— В моем подразделении таких не было – абсолютно точно, еще раз повторюсь.
— В какой форме вам было сообщено об отправке вас в Украину?
— Изначально нас отправили на учения в Ростовскую область на границу с Украиной осенью 2014 года. И, начиная, с ноября 2014 года мы жили, по сути, в поле под Новочеркасском. А объявлено нам все это было на вечернем построении в самом начале февраля уже. К нам подошел командир батареи и сказал: «Уходим», без объяснений. Мы ушли, он построил нас около палатки и сказал: «Рано утром – в 4 часа вы выезжаете в Донецк».
— Прямо так и сказал: «Утром вы выезжаете в Донецк»?
— Да, потом он добавил: «Кто не согласен – выйти из строя. Никого заставлять мы не будем».
— Командир батареи в каком звании?
— Капитан.
— Получается, это был просто разговор, никакого официального приказа не было?
— Нет-нет. Кто хочет – тот едет.
— Сколько вас человек было – тех, кого он построил?
— Так, три машины – по два человека в экипаже, плюс еще офицер с механиком-водителем. Получается, 10 человек нас было с командиром батареи.
— А с остальными он не вел таких разговоров?
— Нет, он всех построил, просто сказал, кто поедет именно в тот день. Выбрал самые подготовленные экипажи. Если бы мы не согласились, он уже готов был заменить нас другими. Вообще, не мы одни же мы в Донецк, Луганск ездили в «командировки».
— Много было тех, кто отказался?
— Среди нас таких не было, все согласились.
— Вам обещали по итогам этой командировки какое-то повышенное награждение от государства – РФ?
— Медаль «За отвагу» (смеется). Кстати, не дали, обещали, но не дали.
— Кому-то дали, насколько я знаю.
— Да, я сам лично видел, что моя фамилия уже в приказе была, этот приказ в Генштаб уходил, но так ничего и не получил я.
— В приказе-то было подробно рассказано, за что медаль ты должен получить?
— Кстати, я не помню, что именно там было написано. По-моему, там кратко перечислялись мои успехи в службе и все, про эту «командировку» ничего сказано не было – про боевые задачи, тем более. Кто будет такое писать? Еще же, кстати, обещали повышенное вознаграждение – «суточные», но ничего так и не пришло. Мы не хотели денег каких-то заработать, нам всем было просто интересно – что это будет за поездка.
— Вы воспринимали все это как такое необычное приключение?
— Да, грубо говоря, так и было.
— Как вы добирались до указанного места?
— Знаешь что такое тралы?
— Представляю.
— Вот, были тралы от Волгоградской какой-то военной части, мы заезжали на эти тралы на Маталыгах (МТ-ЛБ). Дальше – ехали колонной на тралах до границы. А от границы уже своим ходом – на технике. От границы и до Донецка мы долго ехали, там километров 200 было точно.
— Сколько человек и единиц техники было в вашей колонне?
— Пять единиц техники – КАМАЗ и четыре боевых машины, 11 человек. Кроме этого, еще боеприпасы, сухпаек.
— Что из себя представляла российско-украинская граница на момент вашего прибытия туда?
— Там хохлов не было, чисто наша граница, спецназовцы наши стояли там. Они посмотрели на нас и сказали: «Давайте, проезжайте». В итоге мы через лес даже частично объехали границу.
Вообще, уже на начальном этапе все было не очень благополучно у нас. Когда мы только с тралов начали свою технику спускать. Механик-водитель наш сел за рычаги в Маталыге и забыл, что машина у него стоит на передаче. А он как обычно в не самом трезвом состоянии была. Я этим процессом руководил. Так вот, водитель поехал не назад, а вперед – на кабину. В итоге, он медленно свалился прямо с трала вместе с техникой. Прикинь, десять тонн с высоты в четыре метра падают перед тобой. Мы уж думали, что все – конец, погиб человек, без механика-водителя остались, а тут он из кабины выглядывает и говорит нам: «Возьмите вот чайник мой, чуть не сломал я его». Ситуация вообще не из приятных – стоим на границе, с перевернутой техникой, масло и соляра вытекают. Это ведь еще самая нормальная наша машина была. Потом нам пришлось на соседний полигон «Русское» отъехать, подлатали там технику за несколько дней, и потом уже дальше двинулись. На полигоне нам пришлось постоять не один день, потому что не было тралов, все шло к перемирию, и почти все машины были задействованы в переброске российской техники обратно домой – в наши военные части.
— Руководители и представители власти РФ на различных уровнях не раз заявляли и продолжают настаивать на том, что российской армии на территории Донбасса не было. Что скажешь на это?
— По-моему, только самый глупый человек может в это верить. Все знают, что есть она там. Без российской армии эти ополченцы не протянули бы и месяца. Поэтому наша армия постоянно им помогала.
— В каком статусе вы находились на территории Украины?
— «Командировка» у нас такая была. Как бы, под Ростовом мы находились по официальной версии.
— Кто отдавал вам конкретные указания уже на месте? Кому вы подчинялись?
— Там мы уже подчинялись местному командиру какой-то их местной группировки. Нас недалеко от границы встретили какие-то «спецы» из ДНР, а дальше мы за ними последовали в Донецк. Командующим на месте у нас там был местный житель в звании полковника. Серьезный такой дядька. Его все по прозвищу звали — «Иваныч». Видно, что мужик с военным прошлым, но долгое время жил на «гражданке».
— Вам в России выдавали какие-то бумаги с местом вашей дислокации на территории Донецка?
— Нет, ничего не давали, около границы уже нас встретили какие-то «спецы» из ДНР, довезли до места назначения – в Донецке, а там уже все нам говорил сам этот «Иваныч».
— А где конкретно вы размещались в Донецке?
— Место у нас козырное было – база в самом центре Донецка. Заброшенный мебельный склад. Там еще осталась дорогая мебель – из Италии, Франции. Хозяин склада знал, что там находится, но боялся что-либо сделать.
— И как вас встретили там?
— Они нам так рады были, типа, наконец-то, российская армия приехала. У них, кстати, там все строго – как в армии. Обязательный караул, наряды, наказание за пьянство. Я даже не ожидал такого высокого уровня дисциплины у них.
— Участвуя во всех этих событиях, ты являлся действующим военнослужащим РФ, я правильно понимаю?
— Да, в звании сержанта. Но при въезде в Донецк нам строго запретили говорить кому-то откуда мы.
— Может вам выдали какие-нибудь местные документы – сотрудников милиции ДНР или нечто подобное?
— Я про такое слышал, но нам никто ничего не выдавал. Единственное – мы перед выездом переодевались в старую «флоровскую» форму, у меня – «горка» была.
— Военная техника, на которой вы выполняли боевые задачи, кому она принадлежала?
— Наша техника, мы только номера на машинах и знак бригады закрасили, написали на технике – «За ДНР», в таком стиле, чтобы не спалили нас. Потом, когда в часть вернулись, пришлось самим же все это и отмывать.
— На линию фронта-то удалось выехать, позиции занять?
— Один раз за все две недели мы туда выехали, это под Горловкой было в Донецкой области. Там уже страшновато было. Ополченцы своих противников «укропами» называют, так вот «укропы» почти рядом с нами были. В любой момент мы там и на засаду могли нарваться. На месте выбрали позиции, машины начали маскировать, а боя так и не состоялось. Вообще, вышло, что мы две недели просидели в ожидании в Донецке на базе – просто так, а потом уже и перемирие объявили. За два часа до перемирия там такие жесткие бои шли – долбили так, что окна трещали. Мы же – артиллеристы, противотанковый взвод, но, как раз, когда мы приехали – перестали нападать украинские танки. Мы все ждали, нам говорили: «Вот, завтра бой, готовимся, парни», но так ничего и не состоялось, кроме одной вылазки на линию фронта.
— А ты общался с ребятами в донецком вооруженном формировании, к которому вас прикрепили? Что за люди там были?
— Обычные ребята, все местные в основном, может несколько человек – добровольцы из России. И самого разного возраста – от 18 и до 70 лет. Старики там, в основном, роли старшин исполняют.
— За этим военным конфликтом я старался внимательно следить с самого начала. В течение этого времени, накопилось множество чудовищных фактов. Я говорю не только о широкоизвестных – сбитый Боинг, но и о том, что на слуху в более узких кругах – пытки солдат, например. Был ли ты свидетелем чего-либо подобного? А может знаком с теми, кто к этому причастен?
— Нет, на самом деле. Слышал какие-то рассказы от ополченцев, но все это было из разряда: «Попали в засаду, кого-то убили, кого-то ранили». Про пытки ничего не слышал, про Боинг тоже. Про битву за донецкий аэропорт рассказывали, но я особо не вникал.
Если они ловили кого-то из «укропов», то били его слегка и все. Мне ополченцы говорили, что «укропы» такими вещами занимаются, но это все тоже из разряда слухов было.
— Думаю, для тебя не будет секретом, как активно российские федеральные каналы рассказывали телезрителям о кровавой киевской хунте, бандеровцах и распятых ими детях. Некоторые украинские издания тоже публиковали не самую достоверную информацию, порождающую ненависть к одной из сторон.
Какую роль сыграли СМИ в этом военном конфликте, на твой взгляд?
— Очень жесткую… По сути журналисты поссорили два братских народа, не просто поссорили даже, а натравили друг на друга. И украинские журналисты, и российские. Мы же в Донецке по «телеку» смотрели новости из двух стран, по сути. Те много врут про ополченцев, наши врут, рассказывая о том, что российской армии нет на Донбассе. «Москали – говно» с одной стороны, с другой – «Хохлы – говно». Глупость такая. Разделили Украину на две части. Жители-то местные вообще ни в чем не виноваты, я считаю. Там же обстрелы шли прямо по домам, пока я находился в Донецке – видел это своими глазами. Вот, расскажу про то же, «Дебальцевское кольцо», ополченцы пытались вывести по максимуму людей из домов и только потом начинали обстрелы. Не могли долго сжать это кольцо, потому что не получалось всех людей эвакуировать, а украинцы людей не отпускали, чтобы по ним обстрелов не было.
— Какое отношение у тебя было к украинскому народу до участия в этих событиях? Изменилось ли оно после?
— Вообще не изменилось. Было хорошее, такое и осталось. Единственное – те, кто сейчас у власти в Украине – это жесть, по-моему. Что будет дальше, я даже не представляю.
— Может, сделаешь прогноз какой-нибудь по поводу дальнейшего развития событий? Конфликт-то не исчерпан.
— Мне кажется, там все это надолго. Ополченцы не хотят заканчивать войну. Украинскую армию тоже вперед ведут. Так все и будет продолжаться. Никто не отступится. А решится все в результате одно серьезного боя, когда одна сторона полностью подавит другую. Но, когда это случится, Бог его знает.
— Из этой «командировки» все живыми вернулись?
— К счастью, да. Хотя, были такие моменты, когда мне очень страшно было. Осколки над головой пролетали. В душ как-то шел вечером, он метров за 500 от базы находился, а я в тапочках – и обстрел пошел, осколки полетели, они еще так свистят смешно…
Я тебе так скажу – у нас один лейтенант погиб, из моего дивизиона. В Луганске подорвался на снаряде. Из артиллерийской разведки. Похоронили дома на Урале. Своих не бросают. Вообще, всех солдат, кто там погиб, на Родине хоронили, насколько я слышал. И география там приличная – от Хабаровска до Петербурга, наверное. Летом 2014 года там были мощные бои с участием российской армии, а сейчас там позиционные сражения – артиллерия и пехота.
— Обратно стали возвращаться, потому что приказ пришел?
— Нет, никаких приказов толком не было, все на словах. Перемирие объявили – все начали по возможности возвращаться. Мы сами там всего две недели пробыли, повторюсь. Как только Минские соглашения вступили в силу, мы наутро сразу и двинулись обратно в Россию. Боялись еще, может, какие снайперы на крышах в Донецке будут сидеть, но ничего такого, благополучно доехали обратно.
— Ты, может быть, видел видео бесед с пленными российскими военнослужащими? Они говорили украинским военным, что их насильно завозили на территорию Украины обманным путем, а потом ставили перед фактом и отправляли в бой, думаешь, правду говорят?
— Врали они, я уверен. Никто их не заставлял, насколько я знаю.
— А историю с попавшимися в плен ГРУшниками слышал, от которых Министерство обороны РФ открестилось, заявив, что они были уволены? Какое мнение у тебя по поводу этой ситуации?
— Во-первых, я думаю, что нормальные спецназовцы ГРУ не попались бы в плен, а бились до победного конца. Были они действующими военнослужащими, наши от них решили откреститься – предсказуемо.
— Вас как-то предупреждали по поводу подобных ситуаций? Может инструктаж специальный проводили с вами?
— От нас бы тоже открестились. Если бы попались, нам нужно было бы говорить, что мы – добровольцы, наемники, сами приехали воевать. Войск российских на Донбассе нет. Ничего не знаем, ничего не слышали.
Вообще, же заместитель командующего Южным военным округом по работе с личным составом приезжал лично к нам и проводил беседу на этот счет. Серьезный дядька такой приехал. В основном, давал нам напутственные слова, обещал, что никого не оставят в беде, если погибнем, не дай Бог, то домой в гробах привезут, все нормально будет. Советовал нам всем в Донецке говорить, что мы – ополченцы, с детства тут живем на улице Ленина или какого другого коммуниста.
— Не расскажешь подробнее, как налажено общение между российскими военными и ополченцами из ДНР в более высоких кабинетах, может ты в курсе?
— Командующие из ополчения и командующие нашего военного округа на постоянной связи, как я понимаю. Ополченец говорит, что ему нужно столько-то человек подкрепления из такого-то подразделения. Наш отвечает, что может выделить столько-то человек, договариваются, куда и когда. Командующий южным военным округом отлично знает, сколько человек у него, где находится. А дальше уже идет отправка.
— В Министерстве обороны РФ на самом верху все об этом знают, как я понимаю?
— Я уверен, что в курсе, потому что без их участия вряд ли бы кто-то что-то делал. Это все приказы и решения с самого-самого верха. Но это все на добровольном уровне, нас заранее обо всем предупредили. Если бы меня обманом завезли в Украину, я бы сказал: «Идите в жопу» и пошел бы на ближайший украинский вокзал покупать билет себе домой.
— Прозвучит немного пафосно, но, представь, если лет через 20 твои дети спросят тебя: «Папа, за что ты воевал тогда?», что ты им ответишь?
— Ох, сложный вопрос. Скажу: «За Родину, сынок, за Родину» (улыбается).
— А если серьезно?
— Да ничего не скажу, молодой был, глупый, вот и поехал. Вообще, глупым шагом было подписать этот контракт, я только сейчас это понял. Не для меня все это.
Я за Россию буду воевать только в одном случае, если начнется глобальной война, не дай Бог, и зайдут на нашу территорию, тогда я возьму в руки оружие. А на эту непонятную войну едут, по-моему, полностью отбитые люди из России – добровольцы эти, которые просто не могут здесь у себя заработать деньги каким-то более нормальным способом.
По прибытии из Донецка они еще до середины марта жили в поле под Ростовом. Все это продолжалось почти 6 месяцев. Руководство части предупредило, что, возможно, еще предстоят «командировки» на границу.
Мой собеседник после таких заявлений командования принял для себя решение уволиться из Вооруженных Сил РФ. По его словам, жить в таких условиях – это натуральное издевательство: «Сидишь там под Ростовом и спиваешься, все военные пьют, все матерятся, такая там атмосфера – тупеешь и деградируешь, там никакие книжки не спасут».
