Станислав Кувалдин, специально для «Кашина»
Когда в Фергюсоне и многих других американских городах начались волнения после оправдания присяжными полицейского, застрелившего при не вполне ясных обстоятельствах чернокожего — это как будто бы стало сигналом для основных сил и средств проведения современной государственной пропаганды в России. Даже МИД РФ выступил с заявлением о «системных изъянах американской демократии», за которыми «с тревогой» наблюдает Россия. Для подтверждения этого тезиса в новостях государственных телеканалов в репортажи о происходящем на улицах США стали вкладывать известную долю гражданской лирики (например, в «Вестях» сообщали о том, что черные гетто – «исподнее под платьем американского успеха» и «подол уже не одернуть»). Другие репортеры так же, так или иначе рассуждали о том, что черные не могут добиться справедливости в судебной системе США (причем, с эффектом сопереживания угнетенным).
Если же набрать в поисковке фразу «Американцы получили в Фергюсоне свой Майдан», то можно обнаружить целую серию материалов, появившихся почти одновременно в самых разных СМИ от Lifenews и «Известий» до агентства «Грозный-информ, где эта мысль будет настойчиво доводиться до зрителей и читателей.
Ситуация, когда главное, что замечается в случившимся в США – «это похоже на Майдан, а значит, можно позлорадствовать» — безусловно, новый этап в выработке отношения к миру за российскими границами. За последние почти десять лет в той или другой западной стране обязательно происходило нечто похожее: действия полиции приводили к гибели жителя неблагополучных районов, после чего молодежь начинала бунтовать. По тому, какое отношение преобладало в России к таким бунтам можно видеть путь, проделанный и государством и обществом за последние десятилетия.
Первым запомнившемся эпизодом в ряду этих бунтов оказались парижские беспорядки осени 2005 года. Арабский подросток, преследуемый полицейскими по подозрению в ограблении, забрался в трансформаторную будку и получил смертельный удар током. После чего в Париже и пригородах заполыхали автомобили. Для государственной пропаганды в России этот эпизод не представлял особого интереса (пропаганда тогда боролась с «оранжевой угрозой», но «суверенной демократии» еще не существовало, и в целом на Запад, особенно на Европу, смотрели с гораздо большей симпатией). Тем не менее, о случившемся широко и в подробностях сообщали во всех СМИ. Главной эмоцией таких сообщений, скорее, было удивление – чего не хватает этим арабам и почему французы с ними нянчатся.
Второй срок президентства Путина еще не сулил никаких специальных осложнений с Западом (даже до Мюнхенской речи оставлось почти полтора года), продолжался экономический рост. Усредненный российский обыватель начал обретать уверенность, как в собственном положении, так и положении своей страны (причем, это чувство еще не было окончательно присвоено государством и канализировано в метаслогане «Россия поднимается с колен»).
Сообщение о бунтах в Париже (поездка в который уже не была несбыточной мечтой) создавало диссонанс с образом того Запада, который издавна все любили и куда мечтали попасть. Это, кстати, становилось поводом обывательского довольства страной, то есть давало возможность, глядя в телевизор, думать о том, что кое-что в России (пока) получше, чем у некоторых. Но мысли эти были, скорее сочувственные – собственно, именно тогда в крупных городах начала ощущаться проблема массовой миграции – вид восточной молодежи, жгущей автомобили, на старте потребительского бума и начале массовых закупок автомобилей в кредит не мог не приводить к коллективному желанию поддержать французскую полицию.
В это же время вышел, ставший бестселлером роман Елены Чудиновой «Мечеть парижской богоматери». Так или иначе, российская общественность тогда в целом выступила за порядок и консервативные ценности на чужой земле. Когда уже задумавшийся о президентских амбициях глава МВД Франции Николя Саркози назвал бунтующих подростков «обезьянами», а позже извинился перед обезьянами за сравнение – это было встречено у нас с горячей поддержкой (возможно, нынешний руководитель российского государства в том числе и после этого понял, какого рода юмор воспринимается в России лучше всего). Однако Саркози это действительно помогло избраться в президенты республики – что, кажется, привело ко многим выгодным для России последствиям. Например, нам продали «Мистрали». В том же 2005-м году, почувствовав антимигрантскую конъюнктуру подающий надежду патриотический политик Дмитрий Рогозин выпустил знаменитый клип «Очистим Москву от мусора» и был снят с выборов в Мосгордуму.
Пылкий протест против разжигания межнациональной розни тогда от имени «Единой России» подал в том числе и сопредседатель партии Андрей Исаев. Теперь получение «Мистралей» откладывается, Рогозин курирует оборонную отрасль и заявляет, что они не больно-то нужны России, а начинавший политическую карьеру в анархистской партии Андрей Исаев участвует в съезде крайне-правой французской партии «Национальный фронт (особенно настаивавшей на том, чтобы мусора в Париже было как можно меньше). Но это уже игра судьбы.
Следующими в истории массовых подобных беспорядков стали лондонские беспорядки августа 2011 года. Полицейские застрелили при задержании чернокожего парня, подозревавшегося в торговле наркотиками, после чего Лондон охватили бессмысленные и беспощадные бунты с массовыми поджогами и грабежами. Отношение в России к самим событиям именно из-за отсутствия понимания, что и почему происходит в Лондоне (его, впрочем, не было иу самих британцев) также оказалось неопределенным. К ним было сложно применить даже привычную схему «мигранты против местных», т.к. в грабежах активно участвовали и белая молодежь. Впрочем, в материальном отношении время в России было вполне благополучным, когда обыватель едва ли сочувствует погромщикам. Сформулированную позицию о происходящем в тот момент могли иметь условные сторонники тезиса «быдло в стойло» (для них лондонские улицы были звенящим и пылающим доказательством собственной правоты) Статья Юлии Латыниной, написавшей об обожравшимся халявой сброде, тогда встретила понимание, как непротиворечивая. И, как казалось, именно этот тезис о вреде пособий (уже не только для мигрантов, а вообще для всех) и может быть извлечен для широкого использования из лондонских бунтов.
Однако политическая жизнь в жизнь в России вскоре заиграла новыми гранями. Август 2011, когда происходили лондонские беспорядки, был концом медведевской эры. Вскоре, президент на съезде «Единой России» объявит о выдвижении на новый срок Владимира Путина. После состоятся выборы в Думу, в результаты которой поверили не все и начнется эпоха массовых демонстраций, кульминировавшая майскими беспорядками на Болотной в 2012-м. Именно тогда освещение Лондонских событий получит у нас новую жизнь в официальных и близких к ним СМИ. Тогда после сравнения Владимиром Путиным потасовок на Болотной накануне инаугурации с массовыми грабежами в Британской столице стало популярно сравнение количества арестованных и указание на то, что по итогам беспорядков были вынесены сотни разнообразных приговоров против нарушителей. Это уже не было похоже на бесхитростные рассказы о Париже в 2005-м году. О Лондоне вспоминали с конкретной целью — оправдать насилие, применяемое против протестующих в нашей столице (в 2005-м о таких задачах думать не приходилось) и указать на лицемерие Запада.
В 2013 году беспорядки вспыхнули в Стокгольме. Там шведская полиция застрелила сумасшедшего старика-иммигранта, размахивающего на улице мачете. В населенных мусульманами пригородах начали жечь автомобили. Однако теперь на событие, вроде бы вписывавшееся схему 2005 года, глядела уже другая Россия. В оценках теперь руководствовались не житейскими ксенофобскими импульсами, а эрзацем идеологии. До общественности уже был доведен тезис, что «мультикультурализм в Еропе потерпел крах». Настаивать на безусловности и окончательности этого краха стало крайне важным – в частности для доказательств, что мы не допустим здесь некаких лишних «мульти» и подозрительных «измов». Роман с крайне-правыми партиями Европы (вроде тех, на съезд которых поехал Исаев) еще только намечался. Но глава думского комитета по международным делам Алексей Пушков уже говорил о «ловушке либеральной идеологии», в которой оказалась Швеция – и в которую, очевидно, не даст себя завести Россия.
Все эти этапы долгого пути привели нас к нынешней оценки бунта в Фергюссоне. Теперь, когда Россия и США разругались, то поводу беспорядков главным оказывается сказать «Так его». Делается это, похоже, без всякой стройной концепции, попыток понять, какие ценности мы отстаиваем, а какие нет и чем властям страны, где расположен ОВД «Дальний» так нравятся бунты против полицейского произвола. Импульсивный и довольный крик – исчерпывающе объясняющий механизмы оценок сложных событий за рубежом.
