Какую метафору ни подбери — любая будет заезженной. Повестка дня, важнейшие темы текущего момента, острейшие вопросы по которым необходимо Высказать Позицию — все материи такого порядка мельтешат в российском информационном пространстве и в пространстве официальных комментариев и заявлений какой-нибудь Марии Захаровой не то чтобы как стёклышки в калейдоскопе, но значительно быстрее. Калейдоскопы в наше время стали медленные, медитативные — не чета вихрям в театре теней российской политики.
Этим отвлечённым вступлением я хотел проиллюстрировать лишь одно — уже все честные русские люди и думать забыли про то, как Верховная Рада Украины, исполняя закон о декоммунизации, переименовала город Днепропетровск в город Днипро. Всего-то две-три недели назад, но эти недели — целая вечность по нынешним тревожным временам. Столько событий вокруг, столько событий. В том числе и на украинском, так сказать, направлении. Только успевай долбить по клавиатуре в фейсбучных комментариях, в очередной раз обсуждая кто кого слил, предал и отдал на поругание врагам.
Нет, все в своём праве. Однако же переименование Днепропетровска на этом бушующем фоне незамеченным остаться не должно. То есть, очень бы хотелось, чтобы оно осталось незамеченным (по крайней мере теми, кому это нравится), а ещё лучше, чтобы его вовсе не было — но раз уж это случилось и выплеснулось, хотя бы на день, но в заголовки российской прессы и официальные заявления российских властей, то нахожу необходимым дать комментарий со стороны, так сказать, просоветской.
Сперва стоит сказать, что, как говаривал, кажется, Дмитрий Анатольевич Медведев, мудрый украинский народ сам разберётся со своей историей и даст взвешенную и своевременную оценку текущему историческому периоду. От себя добавлю, что украинские товарищи тоже однажды сами разберутся, как, когда и во что переименовывать какие города и улицы, какие памятники ставить или сносить. А сейчас у людей происходит мучительный процесс нацбилдинга — не будем им мешать.
Так что, рассмотрим переименование Днепропетровска исключительно в российском контексте — а такой, как уже понятно, наличествует, да ещё как. Но полемизировать с Марией Захаровой или министром труда РФ Максимом Топилиным скучно — поэтому, переходя уже к сути дела, позволю себе некоторую полемику с Олегом Владимировичем Кашиным, главным редактором нашего любимого издания, отметившимся по теме отличной колонкой на Слоне.
Колонка та — платная, но позволю себе краткую цитату из неё, всё равно кем-то опубликованную в фейсбуке:
«Это не расходы, это метафизика. Право переименовывать города – оно есть не у каждой власти и не у каждого государства. Переименование – это только производная от большого исторического процесса, только внешний признак чего-то большого и важного. Чего-то такого, что есть у сегодняшней Украины и чего нет у России. Владимир Путин не скрывает своего трепетного отношения к собственной роли в истории, но кроме пиара и речей подчиненных есть какие-то объективные вещи, и право взять географическую карту, а потом вернуть ее исправленной – одна из таких вещей. Этого права у Путина нет, и тем неприятнее для него то, что у украинцев оно сейчас есть…»
Сводя (или поднимая, если угодно) вопрос к метафизическим рефлексиям лично Путина — казалось бы, всесильного автократа, который, может быть и хотел иметь такую власть, чтобы переименовывать города, снести памятники Ленину, декоммунизировать Россию, но не имеет, а значит и не всесилен — Олег Владимирович, на мой взгляд, приписывает Путину избыточно какие-то элегические рессентиментные чувства.
То есть, Путин человек не самый простой, разумеется, но негодование пропаганды и официальных лиц от переименования Днепропетровска — это ведь вполне объясняется и консерватизмом российской власти (который они себе все любят приписывать), и имперскими фантомными болями (не «хохлы целый Днепропетровск переименовывают, а мы Киров не можем», а «какого чёрта хохлы наши города переименовывают?»), и просто желанием по любому поводу прокомментировать как дела у соседей. Да много версий, укладывающихся в одну стандартную формулу — российская власть негодует потому что её не спросили, можно ли что-то поменять в «нашем общем прошлом». Декоммунизация в странах Средней Азии, например, никакого негодования у российских властей не вызывала — вероятно, прошлое с ними не общее. А в Польше — опять вызывает. Общее, значит.
Но и это всё скучно, сто раз написано и переписано разными умными людьми, а что же нам, простым русским коммунистам, делать в нашей собственной стране? Ведь, если верить Олегу Кашину, который хотя и убеждённый сторонник изгнания советчины из российской топонимики, а значит несколько предвзят, но почему бы и нет — наш добрый народ тоже в мечтах своих видит Симбирск вместо Ульяновска и Вятку вместо Кирова. В Перестройку всё попереименовывали обратно на дореволюционное, а потом запал кончился — но ничего, мы ещё довершим начатую поздней КПСС декоммунизацию России. Кандалы падут, стены рухнут, над Мавзолеем угрожающе зависнет подъёмный кран народного гнева, а к станции Войковская двинутся через всю Москву отряды самообороны Манежной.
И пример Украины должен в таких предположениях маячить зловещим напоминанием о будущем и неизбежном. Оставляя в стороне дискуссии о возможности национальной революции в России, выскажу мысль, которую я высказывал уже неоднократно, в том числе на страницах нашего любимого издания.
Консерватизм путинского режима, его нежелание ничего делать с советской топонимикой, за последние годы окончательно укрепившееся и, видимо, уже до самого его финала — это, с одной стороны, укрепление инерции, общественного равнодушия и, в конечном счёте, окончательного укоренения советских топонимов в народном сознании. То есть, если ничего не делать — «может быть и забудут». Тем, кто ничего не хочет менять это, если подходить политически близоруко, на руку. Но раз мы предполагаем, что есть некие силы, которые «не забудут», а в решающий момент — напомнят, то что?
Да и сам режим, на самом деле, кое-что всё-таки делает — например, улицу Подбельского в бульвар Рокоссовского переименовывает. Опять же, кажется, что нам, коммунистам, ничего страшного, но нет. Тут ведь важен жест. Тем более, что вышеупомянутые «некие силы» потом нам и Рокоссовского не оставят, так что не всё так однозначно.
[Впрочем, пока эта колонка проделывала свой путь к читателю — власть в очередной раз показала ещё один подход к топонимике, предложив назвать один из мостов Петербурга в честь Ахмата-хаджи Кадырова. Возможно, и это хитрый план криптокоммуниста Путина — постпутинская власть тут же переименует кадыровский мост, а до проспекта Большевиков руки не дойдут, а потом окно возможностей снова схлопнется; но уповать на это нам не стоит]
Выход один. Он не так-то прост, но, кажется, единственно возможный. Сыграть на опережение и пожертвовав большим — сохранить меньшее. Пожертвовав нашей Красной Империей, с её Днепропетровсками и пиком Коммунизма, встроить Великий Октябрь в русскую этническую идентичность. Начиная, например, с себя. Нас, русских коммунистов, мало, но достаточно, чтобы заявлять о себе, как о неотъемлемой части этой идентичности. Например, если уж говорим о топонимике, город Тутаев, который всё грозятся переименовать в Романов-Борисоглебск, публицист Д. Ольшанский (ни разу не русский коммунист, но честный ватник) однажды гениально назвал «Тутаев-Борисоглебск».
Иной изощрённый ум в этом месте может предположить, что красные чудовища, осознавая гнусность своих злодеяний, династию Романовых не хотят возвращать на карту России — нет, дело не в династии, а в том, чтобы национальная топонимика строилась только на принципах национального примирения, и никак иначе.
А национальное примирение без русских красных невозможно.
