К началу ноября 1918 года Германская империя девять месяцев была в мире с Советской Россией. Согласно договору в Брест-Литовске, страны были друзьями и союзниками, несмотря на убийство германского посла Вильгельма Мирбаха 6 июня в Москве. Впрочем, к осени германское посольство было ликвидировано, но советское полпредство в Берлине еще работало, точнее — продолжало вести подрывную деятельность, поддерживая радикальных немецких социалистов, лидерами которых были Карл Либкнехт и Роза Люксембург, однако немецкие военные смотрели на агитацию и поставки оружия красным сквозь пальцы.
Когда в Киле и Вильгельмсхафене начались волнения моряков, кайзер Вильгельм II отрекся от престола, и от военных власть перешла к гражданскому правительству. Последним канцлером Империи стал Макс Баденский, и, как писал английский премьер Дэвид Ллойд Джордж, «чрезмерная доза снотворного погрузила его в забытье на 36 решающих часов с 1 по 3 ноября. Когда он проснулся, оказалось, что последние союзники Германии — Турция и Австро-Венгрия — уже вышли из войны. А беспорядки, разжигаемые большевистскими агитаторами, вспыхнули по всей Германии», — что совершенно не устраивало немцев.
Большевики через полпредство вливали в пропаганду и агитацию в Германии миллионы марок, и немцам это надоело. В результате инцидента на вокзале в Берлине сломался ящик с дипломатической почтой из России и в нем оказались агитматериалы с призывами начать гражданскую войну и революцию. После этого полпред Адольф Иоффе и вся советская делегация были вышвырнуты из страны, на что Ленин отреагировал в своей циничной манере:
«Германия <…> выслала нашего посла из Берлина, ссылаясь на революционную пропаганду нашего представительства в Германии. Германское правительство как будто раньше не знало, что наше посольство вносит революционную заразу. Но если раньше Германия об этом молчала, то потому, что она была еще сильна, что она не боялась нас. Теперь же, после военного краха, мы стали ей страшны».
Немецкие левые не были едины в оценке Октябрьского переворота в Петрограде — сторонниками Советов являлись радикалы (так называемый «Союз Спартака»), самая же массовая фракция, социал-демократы, была противницей разгона российского Учредительного собрания и узурпации власти большевиками. Германские военные и дипломаты, находясь почти весь 1918 год на линии Обер-Ост и в Москве, с интересом наблюдали за разворачивающимся террором и гражданской войной в России и совершенно не желали видеть ничего подобного у себя. Но у большевиков и их союзников были другие планы.
В декабре делегация из Москвы пыталась проехать в Германию, теперь республику, но немцы не пустили их через границу — инкогнито сумел порваться лишь большевистский эмиссар, австриец из Львова Карл Радек, ближайший соратник Ленина и пассажир того самого вагона. А 5 января 1919 года спартакисты по русскому образцу начали вооруженное восстание в Берлине, чтобы не допустить созыва германского Учредительного собрания и сорвать выборы. Но немцы собрали силы, ввели в столицу фрайкоры (соединения добровольцев, по сути — аналог русской Белой армии, но более организованный) и подавили советский путч, а его главари Либкнехт и Люксембург были успешно уничтожены. Радек же был задержан и помещен в тюрьму Моабит. Но ничего не закончилось.
13 апреля в Мюнхене была провозглашена Баварская Советская Республика. Красные захватили власть в городе, сместили законное правительство (ландтаг), начали конфискации, грабежи, погромы церквей и подготовку к наступлению на север страны. В то же время в Венгрии прибывший из России большевик Бела Кун провозгласил Венгерскую Советскую Республику, и позже в Будапеште начался Красный террор. Из Мюнхена немецкие красные отправили приветствие Ленину, после чего следовали его указаниям. А Ильич спрашивал в телеграмме:
«Какие меры вы приняли против буржуазных палачей Шейдемана и К? Вооружили ли рабочих и разоружили ли буржуазию? Экспроприировали ли фабрики и богатства капиталистов в Мюнхене, а равно капиталистические земледельческие хозяйства в его окрестностях? Уплотнили ли буржуазию для немедленного вселения рабочих в богатые квартиры? Взяли ли заложников из среды буржуазии?»
Попутно глава баварских путчистов Толлер отменил деньги и объявил войну соседнему Вюртембергу и Швейцарии. В Мюнхен прибыли большевистские эмиссары Макс Левин, эсер Евгений Ниссен-Левине и «корреспондент агентства РОСТА» Товия Аксельрод, где вступили в новое «правительство», а баварская «Красная армия» в 30 000 штыков начала наступление на север. Тем временем по рецептам товарища Ленина в Мюнхене были взяты в заложники и расстреляны барон фон Зейдлиц, скульптор Наугауз, художник-график Дейке, секретарь министерства путей сообщения Дауменланг, барон фон Тейхер, принц Густав фон Турн унд Таксис, живописец профессор Бергер и графиня Хейла фон Вестарп.
С 1 по 5 мая 1919 года пришедшие с севера части германской армии и фрайкора, перейдя в наступление, подавили советский путч. Но самое интересное не это. С 4 декабря 1918 по 25 января 1919 года вместе с группой немецких военных один солдат охранял около тысячи французских и русских военнопленных под Траунштейном (а лагерь находился под руководством солдатских советов). 12 февраля он был переведен в Мюнхен и назначен солдатским уполномоченным своего полка. Теперь он работал в отделе пропаганды и агитации нового правительства Баварии под управлением Курта Эйснера и 16 февраля участвовал вместе с полком в демонстрации «Революционного Совета рабочих».
26 февраля 1919 г. он был безмолвным наблюдателем похорон убитого пятью днями ранее в Мюнхене Эйснера. 15 апреля этот солдат был избран уполномоченным от батальона в Солдатские советы Баварской Советской Республики, провозглашенной ранее, 13 апреля, в результате переворота. После подавления восстания на суде солдат назвал других представителей Совета «наиболее худшими из радикальных агитаторов», и таким образом спас свою шкуру. Солдата звали Адольф Гитлер.
Можно вспомнить и Рурскую Красную армию, одним из глав которой был Вильгельм Цайссер, позже работавший в советской разведке и в Коминтерне, и ставший министром госбезопасности ГДР, но стоит ли? Немцы хорошо поняли, что представляет собой революция большевиков. Кстати, когда Венгерская Советская Республика пала, Бела Кун сумел бежать и прибыл в Крым, где стал палачом солдат и офицеров Врангеля, женщин, детей и стариков — прекрасная биография настоящего коммуниста. В конце 1919 года Карл Радек снова приезжает в Германию для поддержки революции — его арестовывают, но почти сразу же освобождают. В феврале 1921 года германская компартия (КПГ) при поддержке Коминтерна из Москвы начала подготовку очередного путча — из Москвы прибыли Погани, Гуральский и Бела Кун, который 18 марта опубликовал статью в газете «Роте Фане»:
«Фон Кар, баварский министр-президент, плюет на законы. Кар — контрреволюционный политик-реалист. Он знает, что говорит и что делает. Господин Кар должен получить достойный ответ! Теперь каждому рабочему тоже наплевать на закон, и он добывает себе оружие любым способом! Если Кару безразличен закон, то и пролетариат перестанет обращать внимание на закон! У каждого контрреволюционера есть оружие. Рабочие не могут быть худшими революционерами, чем контрреволюционеры».
В результате путча в Средней Германии жертвами стали 180 человек, в том числе
35 полицейских чиновников и 145 гражданских лиц. Около 6000 рабочих было арестовано, из них около 4000 осуждено. До июня 1921 г. чрезвычайные суды вынесли в связи с восстанием 4 смертных приговора, 8 человек были осуждены к пожизненному заключению, приговоры к тюремному заключению в совокупности составили 2000 лет.
23 августа 1923 года на заседании Политбюро ЦК РКП(б) Радек предложил организовать очередное вооруженное восстание в Германии, но Сталин отнесся к этому предложению скептически — был создан только комитет для подготовки восстания под руководством Радека. В сентябре Исполнительный комитет Коминтерна принял окончательное решение — планировалось вооружить от 50 000 до 60 000 рабочих в Саксонии и Тюрингии. В качестве главной угрозы восстанию рассматривались крайне правые силы в Баварии, а не рейхсвер. Советский посол в Берлине Николай Крестинский отвечал за финансирование переворота, в Германию с фальшивыми паспортами отправилась группа товарищей — Пятаков, Шмидт, Уншлихт и Радек.
В аппарат было вовлечено примерно 350 платных и несколько тысяч неоплачиваемых сотрудников. Количество так называемых «пролетарских сотен» (немецких боевых групп) возросло к 21 октября до 1331. Кроме того, было создано 300 партизанских групп. Десять руководящих сотрудников аппарата были советскими гражданами, направленными в Германию Генеральным штабом РККА из Москвы. 20 октября военная комиссия ЦК РКП(б) разработала план мобилизации РККА на случай вооруженной «помощи германскому пролетариату» и создания для этой цели 20 новых дивизий.
Но руководство германской компартии отказалось от восстания, и только в Гамбурге оно было подавлено — главой путчистов был Эрнст Тельман. В декабре 1923 г. в Германии коммунистка Рут Фишер опубликовала документы, продемонстрировавшие масштабы «помощи» Москвы в организации «германского Октября». Немцы потребовали выдворения военного агента полпредства СССР в Берлине М. Петрова, организовавшего на советские деньги — якобы для Красной Армии — закупку оружия для КПГ.
На самом деле «Петров» был французским коммунистом, успешно втершимся в доверие высших военных кругов в Берлине. Согласно сообщениям полиции, он закупал в больших количествах оружие и боеприпасы для подготовки к революционной борьбе на баррикадах, оплачивая все это долларовыми чеками советского посольства. Граф Ранцау (посол Германии в Москве), кипя от негодования, предъявил Троцкому эти доклады; его возмущение не знало границ, когда Троцкий спокойно признался, что сам лично прикрепил Петрова к советскому посольству, потому что рассчитывал на неизбежность революции в Германии. А разве сам германский кабинет не объявил, что это, возможно, последнее буржуазное правительство в Германии? В любом случае, как коммунист, Троцкий «чувствовал свою обязанность быть готовым к такой возможности». В начале следующего года Петров был отозван из Берлина.
А осенью 1923 советский разведчик Вольдемар Розе (Скобелевский) попытался организовать в Германии террористическую организацию, бюджет которой составлял 15 тыс. долларов в месяц; только освобожденных работников в ней насчитывалось 90 человек. Военный аппарат имел 11 нелегальных школ и курсов, издавал тиражом 15 тыс. экземпляров подпольный журнал под достаточно выразительным названием «К гражданской войне», руководил 18 лабораториями и мастерскими по производству вооружения. Вся Германия была разбита на несколько крупных округов, те, в свою очередь, на области, а последние — на районы.
Но Скобелевскому не повезло: 24 марта 1924 года он был арестован немецкой политической полицией, и на судебном процессе в Лейпциге приговорен к смертной казни за организацию германской ЧК. Впрочем, советское ОГПУ (как и сейчас ФСБ) относилось к своим сотрудникам весьма бережно, поэтому в СССР были по обвинению в «подготовке террористических актов» захвачены немецкие заложники числом 14 человек, в том числе студенты — и в 1927 году их обменяли на Розе.
Тем не менее, причины для сближения двух стран были намного более вескими. Ничто из последствий Версальского договора не раздражало немцев больше, чем появление Польши и создание Польского коридора, который отрезал Восточную Пруссию от Германии. Также немцы лишились большей части Верхней Силезии. Советскую Россию в Версаль не позвали — большевики с 1918 года пытались вернуть отпавшие территории Российской империи, и Красная Армия вошла в Польшу, но была разбита у Варшавы. Независимость получили Польша, Финляндия и Прибалтийские государства. Вожди большевиков проклинали Версаль:
«…подлый, бесчестный, насквозь пропитанный жестокостью, жадностью и низостью Версальский договор», — Лев Троцкий;
«Разрушая польскую армию, мы разрушаем тот Версальский мир, на котором держится вся система теперешних международных отношений. Если бы Польша стала советской, Версальский мир был бы разрушен и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы», — Владимир Ленин;
В 1920 году в Берлине уполномоченный НКИД РСФСР Виктор Копп по поручению Троцкого довел до сведения германского правительства, что Москва готова признать границы 1914 года. И если в Варшаве будет образовано польское большевистское правительство, то оно «добровольно передаст Германии прежние немецкие территории, которые этнографически являются немецкими». На VI Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 г. Ленин, оценивая внешнеполитическое положение Германии после Версаля, сказал, что Германия была поставлена в условия, невозможные для существования:
«И при таком положении Германия, естественно, толкается на союз с Россией. Единственное для нее средство спасти себя — только в союзе с Советской Россией, куда она и направляет свой взгляд».
Немецкие военные были того же мнения:
«Существование Польши непереносимо и несовместимо с условиями существования Германии. Польша должна исчезнуть — и исчезнет с нашей помощью — из-за своей внутренней слабости и действий России. Это будет достигнуто силами России и при помощи России», — сказал генерал рейхсвера Ханс фон Сект в 1922 году.
По Версальскому договору немцам запрещалось иметь военную авиацию, танки, химическое оружие, а армия была сокращена да 100 000 человек — почва для сближения была готова. В 1922 году, внезапно для стран Антанты, Германия и Советская Россия заключили договор в Рапалло, но сотрудничество между Красной армией и рейхсвером началось двумя годами ранее, когда была создана секретная «Зондергруппа Р» (Р — Россия), в Союзе она называлась Вогру. То, что немцы не могли делать у себя, им помогли сделать в СССР.
К 1925 году под Липецком была организована совместная летная школа (объект «Липецк»), где за 8 лет было подготовлено около 120 летчиков для Германии и сопоставимое количество военных специалистов для Советского Союза. 3 октября 1926 г. был подписан документ о создании совместной танковой школы под Казанью (танковый центр «Кама»), где для Германии было подготовлено до 30 офицеров рейхсвера. Выпускниками школы были будущий комбриг Семен Кривошеин, генерал вермахта фон Тома, начальник штаба Гудериана Вольфганг Томале, побывал там с инспекцией и сам Гейнц Гудериан.
В то же году в Саратовской области был создан объект «Томка», где стороны испытывали методы применения отравляющих веществ в артиллерии, авиации, а также средства и способы дегазации загрязненной местности. В Филях вместе с «Юнкерс» был открыт совместный авиазавод, также шло изготовление оружия и боеприпасов. Также немцы и русские обменивались разведывательной информацией (при том, что большевики читали чуть ли не всю дипломатическую переписку стран Запада на Востоке). Казалось, братское содружество двух парий Версальской системы крепнет и развивается.
Но в середине 20-х сведения о сотрудничестве рейхсвера и РККА просочились сначала в британскую, а затем и германскую социал-демократическую прессу. С учетом того, что Германия испытывала серьезные проблемы с выплатой репараций странам Антанты, социал-демократы успешно потоптались и на КПГ, и на РКП(б), и на обеих армиях, что вовремя помешало дальнейшему развитию их дружеских отношений.
Из беседы наркома обороны Клима Ворошилов с германским генералом Куртом фон Хаммерштейном 5 сентября 1929 года:
Хаммерштейн: Я получил впечатление, что здесь предстоит еще много работы. Hо эта работа начата с большим идеализмом и производящей большое впечатление планомерностью, и я убежден, что Ваше строительство идет по восходящей линии. Я понимаю, что вопрос касается учреждений в Липецке, Казани и Томске. Общее впечатление от них у меня осталось удовлетворительное. В Казани я был совместно с гном Куликом и в Томске с г-ном Фишманом.
Ворошилов: В прошлом году я имел с генералом Бломбергом беседу по всем конкретным вопросам, и, кажется, эта беседа разрешилась в сторону обоюдной выгоды. Я не скрываю, что в наших взаимоотношениях были некоторые шероховатости, но в основном мы имели положительные результаты. Я рассматриваю господина генерала Хаммерштейна как представителя дружественного нам государства и человека, который хорошо расположен к Красной Армии, о чем я неоднократно слышал от товарищей, учившихся в Германии. Поэтому речь может идти не о доверии и недоверии, а о том, сможем ли мы найти новые дополнительные пути, которые улучшили бы и конкретизировали наши взаимоотношения на общую пользу Германии и СССР.
Стоит отметить, что большевики более всего ненавидели в Германии отнюдь не НСДАП, а социал-демократов, которые (примеры — Бернштейн, Каутский) не хотели иметь ничего общего ни с нацистами, ни с коммунистами. В ответ на это большевики объявили их «социал-фашистами», и как верно замечал Йозеф Геббельс еще в 1926 году в своем дневнике:
«По-моему, ужасно, что мы (нацисты) и коммунисты колотим друг друга… Где и когда мы сойдемся с руководителями коммунистов?»
После того как нацисты в 1933 году пришли к власти, военное сотрудничество по желанию Гитлера было свернуто, хотя и не сразу. В первой половине мая 1933 г. группа высокопоставленных германских офицеров во главе с генералом фон Бокельбергом посетила Москву по приглашению советского генерального штаба. Ворошилов в своей речи на приеме в честь германской военной делегации специально подчеркнул желание Красной армии сохранить прежние дружественные отношения с рейхсвером. А в августе 1934 Карл Радек, сидя в гостях на даче немецкого пресс-атташе вместе с Бухариным, говорил переводчику Гитлера Густаву Хильгеру:
«На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки, мы замечаем ту же преданность и такое же вдохновение, которые озаряли когда-то лица молодых командиров Красной Армии… Есть замечательные парни среди штурмовиков…»
Радек был не одинок — секретарь ЦИК Енукидзе говорил германскому послу в Москве фон Дирксену о возможности восстановления прежней гармонии. Енукидзе подчеркивал, что Германия и СССР имеют крупные общие интересы, заключающиеся в ревизии Версальского договора в Восточной Европе. Он замечал, что как в Германии, так и в СССР «есть много людей, которые ставят на первый план партийнополитические цели. Их надо держать в страхе и повиновении с помощью государственно-политического мышления». «Национал-социалистическая перестройка, — утверждал он, — может иметь положительные последствия для германосоветских отношений».
Заметим также, что после прихода к власти нацистов в Германии состоялся суд по делу о поджоге рейхстага, где обвиняемым был болгарский коммунист Георгий Димитров. Успешно отбившись на процессе от Геринга, товарищ Димитров прибыл в Москву, как и целый ряд немецких коммунистов — к ним мы еще вернемся. Болгарин стал главой Исполнительного комитета Коминтерна (что не очень важно) и коллегой Сталина на достаточно длительный срок (что крайне важно, потому что по итогам он оставил дневник).
Все тот же Радек объяснял руководителю военной разведки в Европе Кривицкому: «Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь порвем с Германией. То, что я пишу, — это не может дать нам того, что дает нам Германия. Для нас порвать с Германией просто невозможно». Товарищ Калинин сказал новому немецкому послу Вернеру фон Шуленбургу: «Не следует придавать слишком большого значения выкрикам прессы. Народы Германии и Советского Союза связаны между собой многими различными линиями и во многом зависят один от другого».
В марте 1935 года Германия порвала военные статьи Версальского договора и ввела всеобщую воинскую повинность. Разрыв договора воспринимался Сталиным не только с пониманием, но и с одобрением. Английскому послу Идену 29 марта 1935 года в Кремле Сталин сказал: «Рано или поздно германский народ должен был освободиться от Версальских цепей. Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля. Германцы — великий и храбрый народ. Мы этого никогда не забываем». Сталин заметил, что переговоры с Германией о кредитах включают «такие продукты, о которых даже неловко говорить»: вооружение, химию и т.д.
Иден (с волнением): Как? Неужели германское правительство согласилось поставлять оружие для вашей Красной Армии?
Сталин: Да, согласилось, и мы, вероятно, в ближайшие дни подпишем договор о займе.
Впрочем, вождь народов забегал вперед, хотя и приказал торгпреду в Берлине Давиду Канделаки прощупать возможность улучшения советско-германских политических отношений. По свидетельству Хильгера, в конце 1935 года Яльмар Шахт сказал Канделаки, что Берлин готов предоставить десятилетний финансовый кредит на 500 миллионов рейхсмарок – для использования при советских закупках в Германии. Тот ряд условий, что прилагался к этому предложению, был Советским Союзом принят, и в декабре 1935 года Канделаки вручил германскому министру экономики впечатляющий список товаров, которые его правительство желало бы закупить. Среди объектов этого перечня были военные корабли и особенно подводные лодки. Кроме того, русские пожелали создание условий для теснейшего научного и экономического обмена с концернами И.Г.Фарбен и Карл Цейс. Но сделка сорвалась из-за утечки информации, допущенной Молотовым 18 января 1936 года в публичном выступлении перед Центральным исполкомом.
Тем временем по образцу и подобию «Ночи длинных ножей» Иосиф Виссарионович начал чистки своих коллег в СССР. В 1936 году был арестован, а 19 мая 1939 года в Верхнеуральском политизоляторе точными ударами оперуполномоченного НКВД товарища Кубаткина был забит насмерть товарищ Радек. Товарищ Бела Кун 29 августа 1938 года был расстрелян на полигоне «Коммунарка» группой товарищей из НКВД. Также на тот свет были отправлены упомянутые ранее товарищи Макс Левин, Товия Аксельрод и Вольдемар Розе, а немецкие коммунисты, бежавшие от Гитлера, были скопом отправлены в ГУЛАГ — большевизм оказался ничем не лучше нацизма. Вскоре их ждал большой сюрприз.
17 апреля 1939 г. полпред СССР в Берлине Алексей Мерекалов сказал статссекретарю германского МИДа Вейцзекеру, что Советский Союз желал бы установить с Германией нормальные отношения, которые «могли бы стать лучше и лучше». Новым наркомом иностранных дел стал Вячеслав Молотов, и уже 20 мая он говорил послу Шуленбургу: «Оба правительства должны подумать о том, как создать лучшую политическую основу для их отношений». Как ранее замечал Муссолини, «в своей идеологической борьбе против плутократии и капитализма державы оси в некотором роде имеют общие с русским режимом цели», — его прогноз сбывался прямо на глазах.
В августе 1939 года Гитлер и Сталин заключили договор о ненападении, и к нему секретный протокол, где стороны не более и не менее как поделили Польшу и Прибалтику на части, а уже в сентябре Германия и СССР вторжением в Польшу начали Вторую мировую войну. Коллеги довольно быстро разгромили поляков и даже провели парад в Брест-Литовске (а возможно, и не один: по сведениям Александра Некрича парады прошли и в других городах). Польские войска откатились на восток, где и попали в плен к Красной армии. Одним из пленных был польский офицер Ян Козелевский — миру он известен как Ян Карский.
«Утром подошел длинный товарный состав. Советские солдаты стали заталкивать нас в вагоны. Никаких документов не проверяли, устанавливать личности даже не пытались. Просто считали по головам: шестьдесят человек — полный вагон.
Ехали долгих четверо суток.
<…>
Уже на второй день мы заметили, что [люди] одеты не как поляки и говорят на чужом языке. Последние сомнения исчезли: мы в России.
На следующей остановке нам представился случай получше узнать, как относятся к нам русские. Посредниками и переводчиками служили двое-трое наших офицеров, бегло говоривших по-русски. Какая-то женщина протянула одному из них, здоровенному малому лет тридцати, не слишком опрятно одетому, но еще похожему на офицера, котелок с водой. Тот сердечно поблагодарил и сказал:
— Вы наши друзья. Мы будем вместе бороться с немецкими варварами и победим.
Но женщина нахмурилась и презрительно ответила:
— Вы? Вместе с нами? Вы, польские паны, фашисты?! Мы вас тут, в России, научим работать. Для работы у вас сил хватит, а чтоб угнетать бедняков — нет.
Нас словно обухом огрели. Офицер так и застыл, а молодая женщина стояла и сурово смотрела ему в глаза».
Как видим, фашистами оказались отнюдь не немцы, а поляки. По приказу № 0308 наркома внутренних дел Лаврентия Берии польских пленных загнали в советские концлагеря. Согласно договору с Германией, польских солдат (в солдатскую одежду переоделся Ян Карский, и только потому спасся) обменяли на украинцев и белорусов, причем и те, и другие снова были отправлены в концлагеря (немецкие в Польше, и ГУЛАГ). Оставшихся же в СССР польских офицеров чекисты уничтожили в Харькове, Калинине и Катыни.
Впрочем, поляки были не единственным подарком Сталина Гитлеру — вождь любезно вернул фюреру тех самых немецких коммунистов, сидевших в ГУЛАГе. Одной из них была Маргарет Бубер-Нойманн — она с мужем приехала в СССР в 1935, а в 1937 их арестовали. Хайнца, члена ЦК КПГ, расстреляли, а Маргарет отправили в Карагандинский лагерь.
«Хотя эти неоднократно преданные коммунисты после всего того, что произошло с ними, не строили больше никаких иллюзий о советской системе, они считали просто невероятным, что теперь должно было произойти. Но это случилось: эмигрантов-коммунистов, людей, которые, рискуя жизнью, бежали в Советский Союз, Сталин отправлял опять к Гитлеру. 500 человек были принесены в жертву дружбе между Сталиным и Гитлером как своего рода подарок. Этим актом Сталин хотел доказать, насколько серьезно он воспринимает эту дружбу: широким жестом он предоставил Гитлеру возможность самому рассчитаться с пятьюстами своими ярыми противниками».
Выдача советскими властями немецких коммунистов гестаповцам происходила в несколько этапов с конца 1939 по июнь 1940 года. Маргарет посадили в поезд, который 3 февраля 1940 года прибыл в Брест-Литовск, к демаркационной линии, разделявшей СССР и Германию. Офицер НКВД с группой солдат повел заключенных к железнодорожному мосту через Буг, где их ожидали люди в форме СС. Эсэсовский командир и его коллега из СССР сердечно приветствовали друг друга. Советский офицер сделал перекличку и приказал осужденным идти по мосту.
«Тут я услышала сзади себя возбужденные голоса и увидела, как трое мужчин из нашей группы умоляли офицера НКВД не посылать их через мост, — вспоминала Бубер-Нойманн. — Один из них, по имени Блох, до 1933 г. являлся редактором немецкой коммунистической газеты. Для него другая сторона моста означала верную смерть. Такая же судьба должна была ожидать молодого немецкого рабочего, заочно приговоренного гестапо к смерти. Всех троих насильно потащили по мосту. Затем подошли гестаповцы и приняли на себя работу НКВД Сталина».
На самом деле она ошибалась в количестве — в 1989 году журнал «Шпигель» сообщил, что таких, как Бубер-Нойман, немецких эмигрантов-антифашистов после заключения пакта о ненападении с Германией было выдано гестапо на расправу около четырех тысяч человек. Впрочем, такие мелочи вряд ли волновали товарища Молотова, который с гордостью сказал Верховному Совету СССР 31 октября 1939 года:
«Происшедший крутой поворот в отношениях между Советским Союзом и Германией, между двумя самыми крупными государствами Европы, не мог не сказаться на всем международном положении. При этом события целиком подтвердили ту оценку политического значения советско-германского сближения, которая была дана на прошлой сессии Верховного Совета.
Во-вторых, надо указать на такой факт, как военный разгром Польши и распад Польского государства. Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей. «Традиционная политика» беспринципного лавирования и игры между Германией и СССР оказалась несостоятельной и полностью обанкротилась».
А тем временем русские и немецкие коллеги, сердечно поздравив друг друга с Новым годом, продолжали делить Европу — товарищ Сталин ковал железо, пока горячо. 24 сентября для подписания договора о торговле в Москву прибыл министр иностранных дел Эстонии Карл Сельтер. После обсуждения экономических проблем Молотов перешел к «проблемам взаимной безопасности» и предложил «заключить военный союз или договор о взаимной помощи, который вместе с тем обеспечивал бы Советскому Союзу права иметь на территории Эстонии опорные пункты или базы для флота и авиации». Сельтер попытался уклониться от обсуждения, ссылаясь на нейтралитет, но Молотов заявил:
«Советскому Союзу требуется расширение системы своей безопасности, для чего ему необходим выход в Балтийское море. Если Вы не пожелаете заключить с нами пакт о взаимопомощи, то нам придется искать для гарантирования своей безопасности другие пути, может быть, более крутые, может быть, более сложные. Прошу Вас, не принуждайте нас применять силу в отношении Эстонии».
28 сентября 1939 года был подписан германо-советский договор «О дружбе и границе». Согласно секретному протоколу к нему, условия раздела сфер влияния были пересмотрены: Литва отошла в сферу влияния СССР в обмен на польские земли к востоку от Вислы, отошедшие к Германии. На переговорах с эстонской делегацией Сталин заявил министру иностранных дел Эстонии Сельтеру:
«Правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С вами могло бы получиться, как с Польшей. Польша была великой державой. Где теперь Польша?».
В итоге СССР заключил «договоры о взаимопомощи» с Литвой, Латвией и Эстонией, а 5 октября 1939 года предложил Финляндии сделать то же. Маннергейм отказался, что привело к советско-финской войне, которая показала нацистам, чего стоила тогдашняя Красная армия. Попутно русские и немецкие коллеги сердечно поздравили друг друга с Новым годом, а финнам Молотов скромно заявлял почти то же самое, что и его последователи в Москве в отношении Украины в наше время:
«Первое: СССР не нападал на Финляндию и не воюет с Финляндией. Есть новая Финляндия — Финляндская Народно-Демократическая Республика, у нее есть законное правительство Куусинена. Советский Союз оказывает помощь этому правительству. Второе. Старой Финляндии больше нет, это незаконное и несостоявшееся государство, ее правительство незаконно, и СССР его не признает, и это оно является агрессором. Третье. Военные действия ведут ополченцы Народной Финляндской Армии, подчиненные правительству Куусинена, а не Советская Армия».
В 1940 году СССР захватил Латвию, Эстонию и Литву. Атмосферу дружбы и добрососедства отлично передает фрагмент беседы Молотова с литовским послом Юозасом Урбашисом от 14 июня 1940 г.:
«Урбшис говорит, что он не видит статьи, на основании которой можно было бы отдать под суд министра внутренних дел Скучаса и начальника политической полиции Повилайтиса. Спрашивает, как быть? Тов. Молотов говорит, что прежде всего нужно их арестовать и отдать под суд, а статьи найдутся».
Господин Урбашис вряд ли предполагал, что статья найдется и для него: 17 июля 1940 года вместе с женой Марией Урбшене он был арестован и выслан в Тамбов, далее содержался в тюрьмах в Тамбове, Саратове, Москве, Кирове, Горьком, Иванове и Владимире. В 1954 году был освобожден из заключения без права возвращения на родину. Работал в бане в Вязниках Владимирской области, и только в 1956 вернулся в Каунас.
Впрочем, вернемся к Сталину, которому было мало — он хотел еще. СССР планировал военное вторжение в Румынию. Как вспоминал об этом Йоахим Риббентроп:
«К концу французской кампании, 23 июня 1940 года, в Берлин поступила телеграмма нашего посла в Москве: СССР намерен в ближайшие дни оккупировать румынскую провинцию Бессарабию, а нас собирается лишь известить о том».
Однако за несколько часов до начала вторжения король Румынии Кароль II принял ультимативную ноту советской стороны и передал Бессарабию и Северную Буковину СССР.
Надо отметить, что политика в СССР отнюдь не ограничивалась кремлевскими кабинетами — народ также выражал свое отношение к могучей поступи Советского государства. Американский рабочий Роберт Робинсон, живший в Москве в 1940 году, описал следующее:
«Помню, я пошел на вечерний сеанс в кино. Показывали кинохронику. Когда на экране красноармейцы-пехотинцы и бронемашины проходили по Бессарабии, зал встал: все принялись аплодировать, громко выражать свое одобрение, кричать «ура» и угрожающе потрясать в воздухе кулаками. Они откровенно гордились тем, как их родина опустошает беззащитную страну. Меня это поразило».
Как видим, у нынешнего бурного энтузиазма в отношении Крыма была интересная предыстория. А Сталин тем временем не унимался: 12 ноября 1940 года Молотов прибыл в Берлин, где состоялись советско-германские переговоры. Гитлер предложил СССР присоединиться к Тройственному пакту «как четвертому партнеру», но Молотов ответил, что «Советский Союз может принять участие в широком соглашении четырех держав, но только как партнер, а не как объект», и сообщил, что к сфере интересов СССР относятся союзники Германии — Румыния, Болгария и Турция.
24 ноября 1940 г. правительство СССР предложило Болгарии заключить пакт о взаимопомощи, чем немало удивило и болгар, и немцев. В Софию прибыл Аркадий Соболев, главный секретарь Народного комиссариата иностранных дел СССР. Он вручил царю Борису III письменное предложение своего правительства, которое состояло из 12 пунктов. В них СССР предлагал Болгарии «оказывать ей всяческую, в том числе и военную, помощь в случае угрозы со стороны третьей державы или группы стран». Также СССР хотел получить базу ВМФ в Бургасе. Болгарская компартия помогла советским дипломатам, развернув всенародную Соболевскую акцию, за которую многие болгарские коммунисты были репрессированы по закону о защите государства.
25 ноября 1940 г. Молотов передал германскому послу в Москве графу Шуленбургу условия присоединения СССР к Тройственному пакту: Сталин был «за», если в ближайшие месяцы была бы обеспечена «безопасность Советского Союза» в проливах путем заключения «пакта взаимопомощи» между СССР и Болгарией, находящейся по своему географическому положению в сфере безопасности черноморских границ СССР, и организации военной и военно-морской базы СССР в районе Босфора и Дарданелл на началах долгосрочной аренды.
Последнее наиболее интересно: после Первой мировой войны большевики помогли Кемалю Ататюрку в войне за независимость, но у Сталина на предмет Турции было свое мнение. Как вождь заметил Димитрову 25 ноября 1940 года:
«Мы должны изгнать турок в Азию. Что такое Турция? Это два миллиона грузин, полтора миллиона армян, миллион курдов и так далее. Самих турок — всего шесть или семь миллионов».
Позже Димитров погибнет очень странной смертью. Спустя пять лет СССР предъявит территориальные претензии Турции — именно они, создание Советским Союзом ЛНР и ДНР в Иране, а также ситуация с Польшей станут причинами начала Холодной войны. Но все это будет позже, а по состоянию на начало 1941 года столь близкая дружба между нацистами и большевиками стремительно приближалась к развязке.
Большое спасибо Александру Некричу, Юлии Кантор, Густаву Хильгеру, Георгию Димитрову, операционной системе Ubuntu 14.04, друзьям, моему коту, а также всем, кто это читает.
