Сырым вечером последнего дня декабря в натопленной квартире посреди молодого столичного города собрались молодые люди.
Немногим из них было больше тридцати – и все они хотели перевернуть мир.
Пока что они перевернули ёлку.
Ёлка висела под потолком, макушкой вниз.
Традиция эта – на удивление старая. В ней находят следы поклонения Святой Троице, говорят, что ещё в викторианской Англии так вешали ёлки.
Говорили так же, что у славян ёлка была символом смерти, и лапник кидали у гроба, а перевёрнутая ёлка, стало быть, должна была отрицать смерть.
Но хозяева квартиры вряд ли задавались такими этнографическими обстоятельствами.
Перевёрнутая ёлка была просто символом отрицания привычного – и поэтому скучного мира.
Стены были занавешены простынями, на игрушечных детских щитах горели свечи.
Было тесно, гости оказались прижаты столом к стенам.
Еду передавали из кухни над головами гостей.
Сидел среди всего этого хозяин с женой.
Но они устроили не просто ёлку, а карнавал.
Поэтому хозяин был наряжен неаполитанцем. Пенсне своё он, впрочем, оставил.
Жена его была в шотландской юбке, коротких красных чулках, шёлковом платке вместо блузки и белом парике маркизы.
Сидела рядом её сестра – в высокой причёске с павлиньими перьями. К этой – младшей — сестре, стал, разгорячённый вином, свататься авиатор и помещик, по совместительству писавший стихи.
Сидел и человек, что написал учёную работу про птиц, и сам похожий на большую сутулую птицу. Теперь он решил объяснить мир стихами.
Сидели два любовника – одному за сорок, другому двадцать.
Рядом сидел человек, у которого был стеклянный глаз. На щеке у него нарисовали птицу. Одна бровь была выше другой, а пиджак обшит широкой цветной полосой.
В общем, все переоделись.
На молодом поэте, влюблённом в жену хозяина, было красное кашне.
Он казался всем похожим на апаша.
Кудрявый теоретик литературы надел матросский костюмчик, губы его были намазаны и он выглядел, как сам потом вспоминал, «любовником негритянок».
На ёлке висели чёрные штаны, из которых клочья ваты торчали, как облако.
Это облако в штанах – ключевые слова, к тому, что происходило накануне нового, 1916 года, в квартире на улице Жуковского, 7.
Молодой поэт в уходящем году написал поэму «Облако в штанах».
Три месяца назад эту поэму издал хозяин квартиры – правда, цензура вырезала из неё многое.
Хозяин вообще издавал разное – на свои деньги. Это были стихи и работы по теории литературы – и они выходили под издательским шифром ОМБ.
Это были инициалы хозяина.
В поэме сперва содержались строчки о том, что в терновом венце революций идёт какой-то год».
Через два года, когда поэму напечатает «Новый Сатирикон» в ней уже окажутся слова «В терновом венце революций грядёт шестнадцатый год» и читатели, спустя много лет, будут удивляться предсказательскому дару.
А пока идёт война, и человек с птицей на щеке кричит:
– Да будет проклята эта война! Нам всем будет стыдно, что мы держались за хвост лошади генерала Скобелева!..
Молодой поэт писал, патриотические стихи, как и многие. Потом всех призвали – одни попали на фронт, а другие остались в молодой столице. Одноглазый, впрочем, не подлежал призыву
Но сейчас они ждали перемен, и вся эта история с ёлкой напоминала выкликание будущего.
Ёлка висела над ними, как люстра – перевёрнутым смыслом старого мира.
Новый год всегда похож на камлание.
Главное в этом обряде происходит в полночь. Миллионы людей, собравшиеся за ритуальными столами призывают мироздание выполнить их прихоти.
Усиленные во много раз новогодние желания укутывают города саваном, несутся в морозном воздухе.
Люди, собравшиеся в квартире на улице Жуковского, выкликали будущее – это ведь так и называлось: «футуристическая ёлка».
Революция была им дарована.
Всё сбылось.
Случились потрясения.
Мир перевернулся, как ёлка.
А пока одно только новогоднее дерево висело над ними, как дамоклов меч – потому что, когда переменяется мир, никому не удаётся уйти от последствий.
Через семь лет, скрываясь от чекистов, облысевший теоретик литературы убежит по льду залива в Финляндию, затем вернётся, написав лучшую книгу о Гражданской войне, и потом всю жизнь будет писать книги и каяться. Представить его, лысого и яростного, в новогодней матроске довольно тяжело.
Поэт в красном кашне застрелится через пятнадцать лет.
Одна из сестёр отравится через шестьдесят три года, другая – умрёт через пятьдесят пять лет посередине Франции.
Брат одноглазого, художник, погибнет через два года в Салониках при непонятных обстоятельствах. Другого брата расстреляют через пять лет в Херсоне. Сам одноглазый умрёт через полвека в Америке, и его прах развеют над Атлантикой
Красавец-авиатор, сватавшийся к младшей, придумает слово «самолёт», будет переделывать свои поэмы в пьесы, тяжело болеть, ему ампутируют обе ноги и много лет, весь остаток жизни он будет парализован после инсульта.
Один из любовников умрёт через девятнадцать лет своей смертью, если смерть бывает чьей-то собственностью. Через четыре года расстреляют его милого друга.
А похожий на сутулую птицу поэт через семь лет будет долго в беспамятстве умирать в деревне под Новгородом. Он был Председателем земного шара, оттого у него будет две могилы, а не одна, как и положено Председателю.
А пока все они живы и ждут революции.
Над ними висит ёлка, целясь в них остриём.
