Одно из негласных нарушений современного сетевого этикета – это «самолайк». Печальная ситуация, когда человек сам создает себе множество фальшивых аккаунтов и сам себя комментирует, ставит лайки, репостит – и все это лишь для того, чтобы казалось, что его социальный капитал гораздо больше, чем на самом деле. Невероятно грустный и депрессивный образ – тотальное одиночество человека и его неспособность придумать что-то по-настоящему интересное для окружающих и удовлетворяющегося суррогатом реальности и эрзац-общением. Душераздирающее зрелище.
От современной России веет похожим одиночеством и безысходностью. И дело не в двух войнах, которые начала Россия за последние два года. Дело не в насквозь фальшивой общественной и политической жизни. Не во вранье СМИ. Не в полицейском насилии. Не в коррупции, не в глупости и идеализме оппозиционных политиков, не в кровожадности и ограниченности консерваторов.
Все это есть, все это неотъемлемая часть современной русской жизни, делающая ее именно такой, какая она есть. Но не это (или, по крайней мере, не только это) делает современную Россию тусклой, а ее будущее – смутным. Делает ее таковой безнадежный провинциализм.
Перед тем как раскрыть свой тезис, мне бы хотелось привести пару понятных и простых примеров, которые помогут раскрыть мою мысль.
В начале 1980-х годов в небольшой Дании начал свое восхождение один молодой человек. Что средний человек в мире знает об этой стране? Наверняка слышал о Гансе Христиане Андерсене и о Гамлете, Принце Датском – это часть глобального культурного кода, известная, наверное, почти каждому. Люди поглубокомысленнее читали Стриндберга и Кьеркегора (или хотя бы слышали о них), знают о Карле Теодоре Дрейере и Нильсе Боре. Футбольные фанаты помнят вратаря «Манчестер Юнайтед» Петера Шмейхеля. Немало, но и немного и нужно признать, что Дания и 7 миллионов датчан оставили свой след в истории человечества, но все же не самый глубокий на свете. И Дания далеко не культурная столица мира.
Но в этой стране нашелся человек, который с самого начала мыслил себя не в рамках небольшой Дании, а сразу пытался вписать себя в глобальный контекст. Его звали Ларс Триер – теперь он известен миру как Ларс фон Триер — и он не хотел стать «самым главным режиссером в Дании», он стремился к мировой славе.
Нельзя не отметить, что помимо большого таланта, фон Триеру в его восхождении к нынешнему статусу очень помогло вот это стремление стать лучшим режиссером мира. Можно сколь угодно скептически относиться к нему, его фильмам, мнениям, поступкам и остальным составляющим его публичного образа. Важно то, что он действительно смог стать значимым и заметным мировым режиссером, со своей преданной аудиторией и поклонниками во многих странах. Хотя если бы изначально он ориентировался лишь на маленькую и малозаметную Данию, то его имя, скорее всего, было бы известно узкому кружку синефилов – если бы вообще известность распространилась за пределы Датского королевства.
В чем-то схожая история произошла с южнокорейской автомобильной промышленностью. Ее бурное развитие началось в середине 1970-х – до этого она существовала в виде полукустарных, плохо организованных производств, на которых из дорогих иностранных комплектующих собирались не очень качественные автомобили. В 1974 году руководители Южной Кореи решили, что пришло время энергичного развития автопрома. И, пожалуй, самое интересное заключается в том, что практически с самого начала корейский автопром ориентировался на мировой рынок, а не на исключительно внутренний – так как было понятно, что реального роста и влияния можно достичь только через мировой успех, а не через завоевание довольно компактной Южной Кореи. Ставились задачи по занятию той или иной доли мирового авторынка – и задачи эти более или менее выполнялись.
Правивший тогда Южной Кореей Пак Чонхи не был милым, добрым, демократичным лидером – наоборот, это был довольно жесткий диктатор, преследовавший своих политических оппонентов и отдававший приказы о пытках оппозиционеров. Но вместе с этим он довольно энергично проводил в жизнь разнообразные экономические реформы. Они были необходимы по той причине, что в то время Южная Корея отставала по экономическому развитию от Северной. И этот разрыв нужно было ликвидировать. Благодаря его усилиям (а также усилиям его последователей) автомобильная промышленность Кореи, над которой поначалу все посмеивались, смогла стать пятой в мире – в небольшой Корее автомобилей производят больше чем в России, Франции, Индии, хотя и несколько меньше чем в Германии.
* * *
Этот пролог мне был нужен для того чтобы подкрепить не очень сложную мысль о пользе (а иногда и необходимости) того, что можно назвать think global. Именно это помогло многим из тех, кто стремился к лидерству и успеху, достичь своих целей. А главное – что раньше мы и сами умели это использовать себе на пользу. Почему, например, русская литература во второй половине 19-го века становится по-настоящему мировой (и продолжает существовать в этом качестве до сих пор – западные экранизации Толстого и Тургенева снимаются прямо сейчас, в наши дни)? Потому что русские авторы, базируясь на русском материале, ставили вопросы, которые являются настолько глубокими и универсальными, что могут быть адекватно восприняты жителем практически любой другой страны. В этом же, кстати, сила современного Голливуда – любой условный «Интерстеллар» или «Мастер» будет на круг популярнее какого-нибудь глубокого тайландского артхауса или творений большинства современных российских режиссеров, ведь проблемы, которые обсуждаются в этих фильмах универсальны и существуют вне времени, а не привязаны к какому-нибудь узкому историческому периоду.
И вот это стремление к окукливанию, закрытости, поддержание своей собственной провинциальности как невероятного достижения – беда, пострашнее многих других в нынешней России.
Вся вот эта история с «Русским миром» и «особой русской цивилизацией» — яркий пример неумения правильно себя предложить миру. И на мой взгляд, такая массивная государственная поддержка этой концепции вызвана не каким-то вдруг проснувшимся у российского политического класса национальным чувством, а собственным бессилием и неумением достичь какого-то международного влияния другим путем, кроме как военным.
И этот комплекс неполноценности из-за неспособности себя миру объяснить приводит к очень неожиданным результатам. С одним из них можно ознакомиться благодаря проекту Алексея Ковалева «Лапшеснималочная», который посвящен тому как российские СМИ тратят немало сил, времени и денег для того чтобы симулировать западный интерес и западную поддержку своим действиям – со стороны несуществующих западных СМИ и несуществующих западных «экспертов». Поразительно, сколь неуверенным в себе нужно быть, если ты для того чтобы себя как-то оправдать, должен постоянно прибегать к обману и созданию фальшивых иностранных СМИ. Легитимировать свои действия с помощью фальшивых западных экспертов – если это не неполноценность, то я не знаю тогда что это такое.
Корпорация, с невероятными офисами в Лондоне с видом на Биг-Бен, за большие деньги создающая пропаганду, которая при этом жутко неэффективная, бессмысленная и неработающая – в этом образе отражается весь дискурс «Русского мира», который с какой-то стати должен быть интересен всему миру. А почему собственно? Что в нем такого уникального, интересного и полезного для всех, на что могли бы обратить остальные внимание. Почему жителям Чикаго и Бирмингема, Джибути и Тяньцзиня, Каракаса и Канберры должна быть интересна современная Россия? Потому что у России есть Путин и ракеты? Смешно. Потому что у России есть великое культурное наследие? Да, безусловно есть, но только нынешняя Россия не имеет никакого отношения к росту или падению популярности романов Льва Толстого в мире, для нее это не мыслится как такой же экспортный продукт, как нефть или турбины для АЭС. Так почему же?
Нет ответа.
И не похоже, что в ближайшее время он будет дан. Самый главный секрет, который изо всех сил скрывает современная Россия, заключается в том, что она вовсе не та могучая и страшная империя, которой она пытается предстать перед всем миром. Российская Федерация – это маленькая и бедная восточноевропейская страна (по духу, конечно, и по собственному к себе отношению, я не говорю о фактических размерах). Если что-то выглядит как утка, крякает как утка и плавает как утка, то, наверное, это утка. То же и с нашей страной – у нее сейчас психология слабой, неуверенной в себе страны-неудачницы, которую все время кто-то может обойти, отнять какие-то старые победы и достижения. И в результате она ведет себя не как взрослый человек, а как подросток, остро реагирующий на внешний мир – вы меня не любите, а вот вам мой протест. Ракеты здесь, армия там – смотрите, какой я страшный, какой я грозный и непобедимый. К сожалению, это так не работает. Никто не будет воспринимать подростка-выскочку всерьез, пока он чем-то не докажет справедливость своих притязаний на признание.
Узость мысли сказывается не только на внешней политике и попытках предложить себя миру, но и на внутренней политике. Причем эпидемия узких мыслей охватила не только руководство страны (а то, что оно ей болеет и всерьез становится очевидным любому, кто за внутренней политикой следит – все действия российского политического руководства сугубо тактические, направленные на выживание здесь и сейчас, при практически полном отсутствии стратегии), но и тех людей, которые почему-то себя называют оппозицией, хотя более подходящий для них термин «диссиденты». В России нет сейчас какой-то политической силы, которая предполагала бы какую-то серьезную альтернативу существующему положению вещей. 15 лет правления Путина привели к тому, что все оппозиционеры мыслят себя разного калибра Путиными – «хорошими» Путиными, которые придут и молча поправят все.
Можно сколько угодно говорить, что старая идеологически-партийная политика в мире умирает (и, возможно, что это так и есть), но в России она даже особо и не начиналась. Оппозиционная повестка абсолютно герметична, варится в своей тусовке вокруг давно всем надоевших людей и идей. А еще, как ни смешно, она тотально зависима от действий власти, она, если можно так выразиться, «путиноцентрична» — «почему по поводу крушения самолета не высказался Путин? Куда пропал Путин? Что сказал Путин? Что не сказал Путин?». Все это довольно смешно слышать от людей, которые, вроде как, пытаются предложить стране какую-то альтернативу.
Россия варится в своем собственном желудочном соку. Она не очень интересна миру, но и мир ей не очень-то нужен. Книги, выходящие за рубежом многотысячными тиражами, в России издаются в количестве нескольких тысяч – да и это считается большим успехом. Самые популярные российские писатели, конечно, могут продать даже сотни тысяч экземпляров своей беллетристики, но таких авторов в России можно пересчитать по пальцам одной руки – и при этом иностранные авторы все равно лидируют и здесь (так, в прошлом году самой продаваемой в России книгой стали «50 оттенков серого»).
Свои тексты на «Кашине» я всегда стараюсь закончить на какой-нибудь позитивной ноте – найти надежду там, где ее будто бы нет. Но сейчас у меня это не получается – потому что проблема, о которой я написал, настолько серьезна и настолько запущена, что у меня почти нет надежд на то, что в ближайшее время ситуация может каким-то коренным образом измениться. Захар Прилепин может сколько угодно писать о том, что благодаря полетам русских самолетов над границами НАТО, Нобелевский комитет решил дать премию по литературе Светлане Алексиевич – какой-то эмпирикой это не подтверждается. Немецкая литература и философия стала интересна миру не потому что немецкие войска бомбили Брюссель и Ленинград, а по иным причинам. Также как и Диккенс смог стать мировой классикой не из-за опиумных войн.
Страна должна предложить миру что-то такое, чтобы она стала интересна человечеству не потому что она «русская», «английская» или «японская», а потому что то, что она делает – впечатляет, вдохновляет и потрясает. Британский флаг стал популярным аксессуаром во всей мире – но его популярность обеспечивает огромное количество культурного, научного и исторического капитала. У России такого капитала не меньше. Но «продать» миру мы его пытаемся под маркой этнографической безделушки – вот, дескать, есть такой «Русский мир», интересная штуковина водится там, за Польшей. Но вся штука в том, что не надо торговать этнографией – это ниша для африканских племен и жителей островов Тихого океана. Нужно сделать что-то действительно впечатляющее.
