Хардинг на «Кашине»: Государство-мафия (впервые на русском), пятая глава

От Кашина: Мы продолжаем публиковать книгу Люка Хардинга «Государство-мафия» в переводе друга нашего сайта Ирины Сисейкиной. Это первое русское издание этой книги, и больше вы его нигде по-русски не прочитаете. Первая глава доступна тут, вторая тут, третья — тут, четвертая — тут

Глава 5 

Пять августовских дней

Граница у Гори, Грузия

11 августа 2008 года

С возвышающимися старыми храмами, башнями и замками, которыми украшен фантастический горный пейзаж, Грузия, вероятно, покажется вам одним из красивейших мест на земле. 

Lonely Planet, путеводитель по Грузии. 

Когда начнется стрельба, я буду сидеть на берегу моря в Корнуолле. Самый жуткий кошмар для журналиста – оказаться не в том месте в момент, когда на твоем участке разворачиваются грандиозные события. В данном случае — начинается война в Грузии, маленькой стране с населением в 4,5 миллионов человек, расположенной на подступах к России.

Днем мы с Фиби и детьми – Раскином, 8 лет, и Тилли, 10 лет –  нежились в волнах, а затем я возвращаюсь в наш арендованный коттедж, стоящий у самого пляжа. Смотрю на мобильный. Семнадцать пропущенных звонков! Черт. Включаю BBC. И обнаруживаю, что мой друг Ричард Галпин уже передает новости из Грузии. Он вещает, стоя на фоне огромной пробоины в дорожном покрытии, вероятно, это результат российской бомбежки. Грузины совершили бессмысленную и бесплодную попытку заполучить назад мятежную провинцию — Южную Осетию, Россия же ответила на это полномасштабным вторжением.

Новости вообще-то не то чтобы удивительны. Шестью неделями ранее мы съездили из России в Грузию на семейные каникулы.  Как оказалось, это был наш лучший отпуск. После ареста российских «шпионов» в Грузии в 2006 году отношения между Москвой и Тбилиси стали предельно напряженными; но, тем не менее, между двумя столицами только-только возобновились прямые рейсы. В Тбилиси мы остановились в дешевой гостинице «У Додо», как рекомендовал путеводитель Lonely Planet. Мы посетили древние пещерные монастыри, выточенные в горах у самой границы с Азербайджаном, мы устроили пикник и ели колбаски, лаваш и грузинский сыр под средневековыми грузинскими фресками с изображением Тайной Вечери.

Еще мы ездили на север по Военно-грузинской дороге в компании других туристов. Дорога, в девятнадцатом веке использовавшаяся для военных поставок, тянется через горы Кавказа, мы шли через альпийские поля, цветут лилии и гвоздики. В заброшенной каменной башне мы с Тилли и Раскином обнаружили горного козла. Граница с Россией закрыта, мы карабкаемся практически по отвесной стене, чтобы попасть в старую церковь, возвышающуюся над приграничным городком Казбеги. Мы ездим и по Гори. В этом городе родился Иосиф Сталин – сын сапожника, человек без будущего. После Гори мы отправляемся в Боржоми, расположенный посреди субтропического леса, — это умирающий имперский курорт, знаменитый своими минеральными водами. Плещемся в открытом серном источнике.

А в Тбилиси я замечаю первые предвестники будущей трагедии. Я беру номер англоязычной грузинской газеты Messenger. Пишут, что госсекретарь США Кондолиза Райс прибыла в столицу на переговоры с прозападным грузинским президентом Михаилом Саакашвили. Саакашвили считают открытым врагом Путина, которого сам он насмешливо называет Лилипутиным. Такое презрение взаимно. Во время этих переговоров над президентским дворцом Саакашвили кружат российские самолеты.

Пришедший к власти в 2003 году на волне продемократических уличных выступлений, Саакашвили не скрывает своих намерений сделать Грузию частью НАТО и евроатлантического сообщества. В Кремле возмущены попытками Саакашвили вывернуться из российской геополитической хватки. Кремль поддерживает Абхазию и Южную Осетию – две сепаратистские территории, отделившиеся от Грузии в начале девяностых. Один московский комментатор – Павел Фельгенгауэр из «Новой газеты» — предсказывает, что политический кризис в  отношениях России и Грузии летом приведет к войне. Но ему верят немногие.

А 7 августа действительно начнется война. Долгие годы аналитики будут с горечью обсуждать причины. После нескольких дней яростной приграничной бомбежки, когда поддерживаемые Россией южноосетинские бойцы обстреливали деревни, находящиеся под контролем Грузии, Саакашвили отправляет войска на захват Южной Осетии. И вскоре грузинская армия берет столицу – Цхинвали.

Но в Южную Осетию уже въезжают русские танки – и кукольная администрация страны, и США, и прочие державы полагают, что Цхинвали давно находится под контролем Москвы и ФСБ.

Кремль, только-только оправившись после очередного международного скандала, теперь внезапно оказался втянутым в опосредованный конфликт с НАТО и Западом. Спустя сутки войска Саакашвили, прошедшие подготовку у военных США, хаотично отступают из Цхинвали под шквальным российским огнем. Солдаты порой просто бросают свои «Кобры» – бронированные «Хаммеры» с сорокамиллиметровыми пушками. На улицах лежат тела убитых. Военная авантюра Саакашвили завершилась поражением.

Кажется, конфликт не привлек внимания мировых лидеров. Президент Джордж Буш, союзник Саакашвили, в этот момент находится вместе с Путиным в Пекине на Олимпийских играх.

Поездом я возвращаюсь в Лондон. Все рейсы в Тбилиси отменены – русские бомбят аэропорт. Поэтому я лечу в Баку – столицу соседнего Азербайджана, что на Каспийском море. Оттуда я в ночи еду на запад, к грузинской границе. Моя точка назначения – Гори. В июне мы побывали в этом городке, а теперь через него проходит линия фронта. Мой коллега по Guardian Том Парфитт пробирается через горы Кавказа. Он случайно оказался во Владикавказе – столице Северной Осетии. Он направляется в Южную Осетию, находящуюся под контролем русских.

Я въезжаю в Грузию. В воздухе разливается серый дым, русские бомбят неработающий аэропорт, оставшийся с советских времен. Несколько часов я еду через восточную Грузию, мы обгоняем запряженные лошадьми повозки, груженные дынями, проезжаем мимо полей с желтыми подсолнечниками.

Россия представляет свое вторжение в Грузию как сугубо миротворческую операцию. Цель миссии, по заявлению Кремля, — защитить гражданское население. Любой журналист, который хоть чуть-чуть изменит фабулу – позднее я и сам окажусь в их числе – будет автоматически заклеймен «шпионом». Но когда я прибываю в Гори, становится понятно, что все эти заявления идут вразрез с тем, что случилось с гражданским населением Грузии, пережившим трехдневную воздушную атаку со стороны России. Несколько бомб попали в жилые районы. Я вглядываюсь в развалины дома, разрушенного русским снарядом.

Знакомлюсь с хозяином – его зовут Костя Арсошвили. От его гостиной почти ничего не осталось – он сидит на засыпанном стеклом ковре. Люстра упала на пол. Оконные рамы в детской вылетели. Сосед Кости пострадал еще больше. Он погиб – бомба угодила в крышу его дома.

— Мне повезло. Я вывел детей из дому за пятнадцать минут до бомбежки, — рассказывает мне Костя, показывая на шаткие дверные перемычки и выбитые окна. – Не знаю, кого винить в этой войне. Знаю лишь, что точно не меня.

По видимости, встречные бомбардировщики, которые разгромили дом Кости, целились в грузинскую танковую базу, что в двух милях отсюда. Но бомбы не достигли цели. Ошибку могли допустить случайно – но вообще это больше похоже на целенаправленный акт мести Саакашвили, чьи солдаты и танки спешно отступают в направлении Тбилиси.

Противовоздушная оборона Грузии оказалась неспособной к сопротивлению, и теперь российские ВВС беззаботно кружат над территорией Грузии. Русские бомбардировщики разгромили радиолокационную станцию в столице, на рассвете местные жители в панике выскочили на улицу прямо из постелей. Соседи, живущие напротив Костиного дома, обследуют свои разрушенные жилища; жженые искореженные куски металла валяются по дворам, раскидана одежда, перья из подушек, стоит запах обгорелой плоти. Верхние этажи пятиэтажного здания исчезли, аккуратные виноградные решетки вмяты в стены – будто бы огромным кулаком.

— Мы жили на пятом этаже. Мы успели убежать как раз до начала атаки, — говорит Нана Тетладзе. Ее беременная соседка Марка, жившая на втором этаже, оказалась не столь проворной. – Они с мужем погибли. Оба. Не знаю, что с их семилетним мальчиком, — говорит она. Во дворе я нахожу искалеченные останки белой машины Марки.

В тот вечер в Тбилиси, в лобби отеля, я случайно сталкиваюсь с Ираклием Баткуашвили, начальником департамента стратегического планирования Грузии, — он как раз возвращается со встречи с западными дипломатами. Дальнейшее будущее Грузии видится ему мрачным, он говорит, что русские атакуют по всем фронтам. Они идут с западной стороны, из Абхазии, второй отделившейся грузинской республики, — говорит он, — и уже захватили ключевые точки – Кутаиси и Сенаки. Полковник признает, что «половина Грузии оказалась под контролем России», и говорит, что жалкие остатки армии Саакашвили планируют сформировать защитное кольцо вокруг Тбилиси. «Это классическое полномасштабное вторжение. Это оккупация».

Российское наступление вызывает панику – некоторые иностранные обозреватели заявляют о том, что покидают страну, беженцы ищут пристанища, мобильные телефоны не работают. Неясно, собирается ли Кремль брать сам Тбилиси. Я спрашиваю Баткуашвили, является ли конечной целью России захват Саакашвили – которого Путин обвиняет в военных преступлениях.

— Идея в том, чтобы наказать Грузию и грузинское правительство, — отвечает он. – И Мишу (Саакашвили). Они ведь ненавидят Мишу.

Еще один грузинский чиновник говорит, что Россия согласна на отвод войск в обмен на поручительство, что Грузия оставит все свои чаяния по вступлению в НАТО и формально примет нейтралитет.

— Это значит, что мы должны отказаться от своих стремлений присоединиться к Евроатлантическому альянсу, — мрачно добавляет он.

Телеграммы Wikileaks последовательно доказывают реальность такой ситуации. За год до войны дипломаты США в Москве и Тбилиси представили подробный отчет о секретных акциях России в Грузии. Они сообщили, что Южная Осетия фактически контролировалась ФСБ – следы работы ведомства прослеживаются по всему региону.

«Несомненно, русским хотелось бы убрать Саакашвили, — пишет 20 августа посол США в Тбилиси Джон Теффт, — но разнообразие и масштаб активных мер предполагает, что существует и более глобальная цель – вынудить Грузию отказаться от евроатлантической ориентации и вернуться в стан России».

На следующее утро вместе с переводчицей Ликой Перадзе, выпускницей академии искусств Тбилиси, и водителем Зурой Кевлишвили я снова отправляюсь в Гори. Зура возил нас в горы, когда мы были тут на семейных каникулах. По мере того, как мы приближаемся к линии фронта, он нервничает все больше и больше. Вдоль дороги мы замечаем следы панического и позорного отступления грузинской армии. Сожженный грузинский танк повален на бок. Крышу срезало. Другие военные транспортные средства Грузии, кажется, просто сломались в ходе злополучного бегства. У одного танка – две спущенные задние шины, экипаж бросил яблоки прямо около пушки. Пара военных грузовиков – со сплющенными кабинами. Рядом – брошенные артиллерийские орудия.

Мы едем в Нацрети — это придорожная деревня в восьми милях от Гори. Вынырнув из ниоткуда, в двухстах метрах в белом небе над нами кружит российский военный вертолет. Вертолет сбрасывает несколько оранжевых шипящих ракет. Ракеты летят и врезаются в высокую линию опоры электропередач, и дым рассеивается по дороге. Мы сворачиваем в деревню. Зура расстроен – его машина сломана.

Жители, оказавшиеся на линии фронта, кажется, возмущены тем, что Грузия осмелилась развязать войну с таким могущественным соседом, как Россия.

— Не знаю, какую из сторон в этом винить. Даже не знаю, почему все это случилось, — говорит мне семидесятитрехлетняя Оля Тваурия. Оля рассказывает, как ей вместе с другими женщинами и детьми пришлось провести ночь в соседском подвале, мужчины сбежали в горы, чтобы спрятаться в сосновом лесу. Российские бомбардировщики поднялись в небо в два часа ночи, разгромили здание почты Гори и военный госпиталь – там погиб доктор.

Мы сидим в увитом виноградной лозой доме Оли. По двору бегают куры, ароматные сливы и кабачки распустились яркими желтыми цветами. Многие из ее соседей успели уехать.

— Я осетинка, но хочу жить здесь, — говорит она. Она предлагает Зуре оливковое масло, чтобы унять головную боль, угощает нас лавашем и домашним грузинским сыром.

Теперь, оставшись без машины, мы с Ликой едем в центр Гори вместе с двумя юными грузинами — на панели машины лежит пистолет. По дороге мы встречаем несколько других авто. Я поражен отвагой Лики. А в Москве Медведев объявляет о том, что российские войска прекратили военные операции. Спустя пять дней наступление на запад и в центр Грузии закончено, — заявляет он.

До Гочи Сехниашвили эти новости доходят слишком поздно. Четырьмя часами ранее он стоял на главной площади Гори, рядом с огромной городской статуей Сталина. Выжившие говорят, что бомбежка началась неожиданно.

— Внезапно упала бомба. У нас вылетели окна. Разлетелись стекла. Одни люди кричали и умирали. Другие прятались, — говорит друг Гочи Тамаз Беруашвили. – Я схватил пожитки и бросился бежать. И увидел, что Гоча лежит на брусчатке лицом вниз.

Гоча – не единственная жертва: в ходе нападения погибло по меньшей мере пять мирных жителей, включая 39-летнего голландского журналиста Стана Сториманса. Он вел репортаж и находился неподалеку от огромного музея Сталина, выстроенного рядом со скромным деревянным домом в две комнаты, где вырос диктатор. Статуя Сталина, что удивительно, совсем не пострадала. Грузинские флаги свисают над зданием муниципалитета с колоннами. Рядом брошен покореженный красный «Гольф», на земле лежит мертвая собака. Трудно понять, во что именно целились русские – более вероятно, их целью было посеять смерть и хаос.

На следующий день мы с Ликой возвращаемся в Гори. Мы нашли нового водителя – Кобу Чхиродзе. Привлекательный и высокий, с небрежной трехдневной щетиной, Коба – житель зоны войны – дружелюбный, бесстрашный и любопытный. Ему 41 год, он служил в Советской армии. На линии фронта он инстинктивно отводит машину от опасных мест на случай, если вдруг нужно будет быстро скрыться в убежище. А еще он патриот – он запальчиво заявляет о том, что уйдет в партизаны, если русские не уберутся восвояси. Мы добираемся до Гори — никаких признаков отвода российских войск не видно; зато мы узнаем, что русские танки из Южной Осетии дошли до центра Гори и стоят у церкви, возведенной из песчаника. Броневики также заняли главную трассу Е50 на выезде из города, отрезав таким образом восточную Грузию от западной. Мы оставляем машину у заправочной станции. Сидим в тени елей. Неподалеку от нас появился новый российский пропускной пункт. Офицер поста, этакий майор Крепкий Орешек, оказался остроумным философом. Я спрашиваю, зачем он вторгся в Грузию.

— Между Грузией и Россией нет различий, — отвечает он. И добавляет, — Очень красивый пейзаж. Хотя у нас в Дагестане тоже есть красивые горы.

Спустя несколько часов российская армия снимается с места – череда броневиков с солдатами переваливает за вершину холма. Останавливается – словно для того, чтобы собраться с силами, и затем возобновляет движение в сторону Тбилиси. Вслед за ними на горизонте появляется бесконечная колонна русских военных автомобилей – грузовики, цистерны, помятый «Ниссан». Российская армия в действии.

Непонятно лишь, куда она направляется. Следующие восемь миль – мимо желтых полей, через туманные горные долины – мы едем впереди колонны, которая продолжает торжественное шествие от Гори к столице. Никто не знает, считать ли это формальной российской оккупацией Грузии или чем-то другим: вероятно, ленивой воскресной прогулкой? Колонна движется вглубь грузинской территории. Войска уже в тридцати милях от Тбилиси. И тут они сворачивают влево. Из машины выскакивает русский солдат. Я спрашиваю, что они собираются делать.

— Нам велено остановиться здесь, — говорит он мне, показывая вниз, на развороченную грязную грунтовую дорогу, ведущую к деревушке Орчосани, что в миле отсюда. – Мы оказались здесь только по одной причине — из-за провокации Саакашвили, — говорит он.

Странный день. Теоретически конфликт между Россией и Грузией должен быть исчерпан:  европейские парламентеры во главе с президентом Франции Николя Саркози объявляют о заключении мирного акта. А в реальности я обнаруживаю, что мощная российская военная машина катится по грузинской глубинке. Пара российских грузовиков съезжает в кювет. Один грузовик сломался. Из машины выпрыгивает солдатик с длинным железным прутом в руках и заводит харкающее авто. Откуда он?

— Из Чечни, — говорит тот. – Мы пришли помочь.

Но перепуганные жители Гори и окружающих деревень скажут вам, что это – вопиющая ложь. Беженцы – сельские жители приграничных с Южной Осетией зон – рассказывают о народной армии чеченских и осетинских добровольцев. Эти нерегулярные формирования прибыли вскоре вслед за русскими танками и подразделениями, чтобы присоединиться к оргии мародерства, обстрелов, убийств и изнасилований, говорят очевидцы, добавляя, что эти банды забрали с собой молодых женщин и мужчин.

— Они убили пятнадцатилетнего сына моих соседей. Все в панике бежали, — рассказывает мне Лариса Лазарашвили. – Русские танки вошли в деревню в 11.20. Мы побежали. Бросили все – скот, дома, все пожитки. Ничего не осталось.

— Они убивали, жгли и грабили, — добавляет Ачико Китаришвили из Бербуки. – Они забрали молодежь в заложники и увезли. Это были чеченцы, осетины и казаки. – Он продолжает, — моя деревня находится вне зоны конфликта. Это чистая Грузия.

Вначале в сообщения о зверствах русских верится с трудом. Но среди населения царит неподдельная паника – жители деревень пытаются сбежать в Тбилиси всеми возможными способами. Семейство из восьми человек втискивается в крошечную белую «Ладу», другие едут на тракторах, группа пожилых людей грузится в повозку, запряженную лошадьми. Небо затянуто белым дымом. Череду деревень между Гори и Южной Осетией охватили пожары: горят Тквиави, Каралети, Река, Вариани. Во всей Грузии двести тысяч человек стали беженцами. Нерегулярные формирования забирают машины – под дулом пистолета вышвыривают из-за руля водителей, такая участь постигла нескольких журналистов. Убежавшие говорят, что их предали. Они говорят, Медведев их обманул.

— Я поверил Медведеву, когда тот заявил о мире. Поэтому мы остались дома. Но это оказалось ложью, — говорит мне 62-летняя Ламзира Тушмали. – Не было никакого прекращения огня.

Война 2008 года между Россией и Грузией – весьма странный конфликт. Передавая из Афганистана в ходе развязанной США войны против Талибана в 2001 году, я иногда оставался спать в машине, в морозной пустыне, неподалеку от северной границы. Часто было нечего есть. В Грузии я живу в пятизвездочном отеле «Мариотт» внизу улицы Руставели, неспешной главной улицы Тбилиси.

В отеле есть скоростной интернет, на нижнем этаже — бассейн. По утрам Лика, Коба и я – вместе с фотографом газеты Guardian Шоном Смитом, который прилетел из Лондона, — ездим Гори, теперь оказавшемся в русской блокаде. Вечерами, закончив писать статьи, мы с Шоном гуляем по старому Тбилиси. Центр города – сплошь милые деревянные домики с решетчатыми балконами и садиками, засаженными георгинами и инжиром.

Мы частенько наведываемся в «Шемоихеде Генацвале» — ресторан на мощеной улице Леселидзе. Там подают прекрасные хинкали (мясные пельмени) и хачапури (сырный хлеб). Мы пьем превосходное грузинское вино. Позже, когда конфликт начинает рассасываться, я брожу по Prospero’s Books – английской книжной лавке и кафе. Ее владельца зовут Питер Насмит — это очаровательный англичанин, большой фанат Грузии. Он вручает мне роман 1949 года Timeless, написанный грузинским аристократом Николасом Чкотоа. Насмит переиздал его, обнаружив в книжной лавке в Кэмдене. Это история любви русской царевны и грузинского царевича, действие разворачивается в конце 19 века в далеких горах Кавказа, в Париже, Тбилиси и Давосе.

Российская армия просит журналистов воздержаться от визитов в Гори и поездок в грузинские приграничные деревни к северу от города, примыкающие к Южной Осетии. Мы встречаем все больше беженцев. Когда мимо проходит русский вооруженный конвой, группа прячется в кювете; как только солдаты исчезают из виду, беженцы с криками и плачем поднимаются.

— Повсюду тела погибших. Я видела сотни убитых. Трупы лежат прямо на улицах, — говорит Елене Майсурадзе, пожилая леди 73 лет. – В деревнях Курта, Чала и Эредви – огромное количество трупов.

Елене говорит, она убежала из грузинской деревни Тквиави после того, как в ее дом ворвались две банды вооруженных мужчин.

— Они говорили по-русски. Спросили – где мальчишки и где твоя машина? — вспоминает Елене. – Я не понимаю. Один из них был осетин, он переводил. Я сказала, что машину я продала, и они ушли. Затем пришли другие. Вошли, спросили, где подвал, и открыли огонь. Я плакала. Они говорили – пристрелите ее. Моя соседка – русская, она сказала – не надо ее убивать. Они выстрелили в пол и сказали – на хер Саакашвили.

И лишь спустя три дня новости о зверствах захватчиков просачиваются в прессу – все это время Елене и другие выжившие идут в Гори пешком. Группа передвигается в ночи и питается персиками, яблоками и сливами, одна старушка – Матика Эльбакидзе, 93 года — умирает в дороге.

Еще один беженец – Нугзари Яшавили – рассказывает, как возвращался назад, домой, в Тквиави. Он прятался в полях. В пятидесяти метрах от себя он увидел, как группа странных вооруженных людей подошла к его соседу – Геле Чикладзе.

— Они подошли к Геле, развернули его за плечо и перерезали ему горло, — говорит Нугзари. – Их было пятеро. Они приехали на джипе из Южной Осетии. Ходят по деревням, от дома к дому.

Нугзари – 65 лет, он говорит, что скрывался в кукурузном поле. Он видел, как чеченские и осетинские нерегулярные части вынесли и забрали его мебель и генератор. Внизу дороги они застрелили его двоюродного брата. Я прошу Нугзари, чтобы тот изложило все на бумаге. Он пишет имена, возраста, адреса. Другие беженцы – независимо от него – описывают такую же мрачную картину.

Понятно, что отряд убийц прибыл со стороны контролируемого Россией Цхинвали, что в нескольких милях отсюда. При очевидной поддержке российской армией нерегулярные формирования провели кампанию этнической зачистки – они убивали мальчиков-подростков, угоняли автомобили, мародерствовали, а затем жгли грузинские дома. Несмотря на заявление Москвы о прекращении войны с Грузией, спонсируемые российской стороной карательные отряды по собственной инициативе мстят грузинам, живущим по обе стороны границы Южной Осетии.

Российская армия, которая контролирует данную зону, смотрит на резню сквозь пальцы. Нам не разрешают провести собственное расследование. Мы оказались в ловушке у Гори – дорогу нам преградили российские танки. Какое-то время мы просто сидим. Один танк с грохотом сминает несколько маленьких елей, другие оставляют спиральные следы на сером бетоне дороги. Серый дым струится над разрушенной грузинской военной базой, что в близлежащих горах. Каждые несколько минут слышны рокочущие взрывы, в воздухе пахнет кордитом.

Несмотря на прекращение огня, ситуация остается нестабильной и опасной. Без предупреждения белый внедорожник «Нива» проносится мимо русского блокпоста со стороны Цхинвали. Останавливается прямо перед нами. Из машины выскакивает южноосетинский командир, он пьян, зол и явно на взводе при виде такого количества иностранных съемочных групп. Очевидно, что мы для него – враги. В той же машине сидит солдат – он размахивает пистолетом и кричит нам, чтобы мы убирались прочь. Начинает стрелять в бетон. Русские ничего не предпринимают. Мы бежим к машине.

И лишь спустя два дня нам наконец удается добраться до Тквиави. Мы огибаем гору, чтобы вернуться в Гори, проезжаем два русских дорожных поста. На главной площади Гори мы наталкиваемся на Александра Ломайя, секретаря совета национальной безопасности Грузии – он во главе гуманитарного конвоя. Мы следуем за ним. Направляемся на север от города. Российские солдаты прогоняют нас еще через несколько блокпостов. Масштабы этнической чистки в районе десяти миль к северу от Гори вскоре становятся ясны. Многие дома вдоль дорог сожжены и разграблены. Позже в своих заметках я обнаружу ссылку на «обуглившиеся балюстрады». С балкона свисает коричневый плюшевый медведь. Местных жителей тут осталось немного.

В селе Карби Джемаль Сагинашвили, семидесятидвухлетний грузин, показывает мне след от российской кассетной бомбы в своем яблоневом и сливовом саду. Деревья скорчились и почернели, остатки бомбы валяются в грязной луже. Крыша его дома продавлена, на стенах соседского дома – следы шрапнели.

— Моей родственнице Додо в легкие попал огромный кусок металла. Мы смогли вызвать скорую, ее отвезли в больницу, но она все равно умерла, — рассказывает он.

В Тквиави разрушений еще больше. Местные говорят, что «чеченцы или казаки» — неясно, кто именно –12 августа убили одного из жителей, Шамили Окропиридзе. Дом Шамили стоит на углу главной дороги, идущей через деревню; он услышал грохот приближающихся танков и выглянул на улицу – как раз в тот момент, когда мимо шествовали русские вооруженные части. И его застрелили.

— Тело неделю лежало на улице. Оно все почернело. Мы хотели похоронить его, но русские не давали, — говорит мне его сосед Рузвельт Метревели.

На его воротах я обнаруживаю следы крови. Повсюду стоит запах смерти. На веранде нахожу тапочки Шамили. Его дом не заперт. На кухне – аккуратно сложенные тарелки. На столе лежит фотоальбом, черно-белые фото Шамили, вот он – подтянутый молодой человек, отдыхает на побережье советского Черного моря. Вооруженный взломщик вторгся в его спальню и сделал единственный аккуратный выстрел через внутреннее окно.

Я смотрю на фотографии родителей Шамили, что висят в гостиной. Нахожу его сумку – он был готов покинуть дом. На стене рядом с грузинским флагом висит портрет Сталина. Шамили жил один, позже выясняется, что его дочь — в Тбилиси. Днем ранее русские солдаты похоронили его в саду под виноградником. Рузвельт говорит, что в эти дни ему удалось выжить, так как он прятался в полях, обманув южноосетинских и чеченских военных.

Другие деревни к северу от Гори постигла та же участь. Мы едем дальше в долину – она по-прежнему прекрасна и плодородна – вдоль трассы растут дикие персиковые деревья, высокие платаны. Вокруг – все новые признаки разрушений: разграбленные заправки, вздернутая туша коровы, перевернутые тракторы. На перекрестке у Тирдзниси валяются жалкие остатки микроавтобуса, на который напала банда южноосетинских карателей. Микроавтобус лежит на боку, вокруг разбросана чья-то обувь, битые стекла, паспорта.

Медики из нашего конвоя решают обследовать машину, но вонь стоит невыносимая, и они отходят в сторону.

— Этот автобус ехал в Тбилиси. Осетины остановили его и забрали часть пассажиров в заложники. Прочие сбежали, — говорит Тариэль Гулисашвили. – Пятеро из этого автобуса пропали без вести. Мы не знаем, что с ними.

Люди говорят, что грузинская деревня Эредви полностью разрушена огнем. Такая месть понятна – в конце концов, южноосетинское гражданское население тоже погибло после атак грузинской армии.

Но кое-что выглядит не просто как месть: это систематические попытки вынудить грузин покинуть те места, где они жили столетиями, и создать новую моноэтническую карту. В Брюсселе Сергей Лавров, министр иностранных дел России, уверяет весь мир в том, что Москва отводит войска из оккупированной Грузии. Однако по дороге домой я вижу, как русские солдаты веселятся и купаются в ручье Патара Лиахви, их палатки цвета хаки расставлены на поросшем ивами сверкающем берегу. Кажется, они не собираются никуда уходить.

На следующий день мы минуем Гори и направляемся в горы, в город Ахалгори — этот сонный район был под контролем грузинского правительства. Здесь смешанное население, ранее тут в мире сосуществовали и грузины, и осетины, и армяне, и странные русские. В предыдущий вечер, однако, южноосетинские формирования вторглись в Ахалгори вслед за русскими военными. К моменту нашего приезда грузинское население уже успевает покинуть город. Грузинская администрация Ахалгори тоже в полном составе улетает в Тбилиси, что всего лишь в 25 милях отсюда.

Командующий говорит нам, что теперь город полностью перешел под контроль Южной Осетии. Он был освобожден, заявляет он.

— Он станет частью независимой территории в составе Российской Федерации. — Вокруг столпились его боевые товарищи, вооруженные Калашниковыми. Он поясняет, как будет выглядеть новая карта Грузии. – Раньше это была наша территория. И она наша. И будет нашей, — говорит капитан, обводя рукой земли вокруг Ахалгори.

Солдаты капитана захватили двухэтажное здание полиции города, теперь над ним развевается осетинский флаг, один из солдат волочит по земле флаг Грузии, который только что сняли с крыши. Русские солдаты сидят на броневике. Они расслаблены, пребывают в хорошем настроении, соглашаются прокатить нас с Шоном. Один шутит:

— Поехали прямо в Лондон! Виза нам не нужна.

Захват Ахалгори имеет решающее значение. Кажется, это и есть часть плана Кремля по перечерчиванию карты Грузии – от страны останется маленький огузок, а сепаратистские территории увеличатся. До войны южноосетинские повстанцы контролировали маленький город Цхинвали и ряд деревень. Теперь же Москва заново навязывает старые, более широкие границы Южной Осетии, что были приняты во времена, когда территория считалась автономной зоной (областью) в составе Грузинской Советской Социалистической республики. Тогда Ахалгори назывался Ленингори.

В центре города я натыкаюсь на патруль из вооруженных южноосетинских подростков – те разъезжают по пыльным улицам. У каждого на руке – белая повязка, символизирующая их новые обязанности: миротворческий долг. Большая часть населения Ахалгори – где жило десять тысяч – покинуло город. Немногие – в основном этнические осетины и старики – решились  остаться.

Я спрашиваю командующего, зачем эти подразделения проводили этнические чистки грузинских деревень между Южной Осетией и Гори.

— Да, мы проводили операции зачистки, — говорит он, используя русское слово «чистить». – Мы искали боевиков. – И продолжает. – Почему вы, журналисты, не сообщаете о гражданском населении, которое погибло от атак грузин в Цхинвали? Там лежат тела грузинских солдат – вот уже неделю. А их правительству на это наплевать.

Ожесточенная война между Грузией и Россией перетекает с поля боя в публичные баталии, а затем – в международные расследования: кого винить и какая из сторон говорит правду? Русские обвиняют иностранных журналистов в прогрузинской предвзятости.

А в Москве прокремлевские медиа представляют собственную версию войны. Опустив, разумеется, ряд определенных деталей. Не сообщив ничего об осетинских формированиях, которые несли смерть, расчищая себе путь через грузинские деревни. И действительно – обычные телезрители России понятия не имеют, что там происходит. Вместо этого журналисты рассказывают исключительно о страданиях жителей Южной Осетии. Кремль – проявив поразительную медлительность и не сообщив публике ничего такого в ранние дни конфликта, по-прежнему полагающийся на грубые советские методы, – разворачивает серию яростных выступлений против  иностранных журналистов. Утверждает, что западные репортеры, освещающие конфликт, в действительности являются агентами ЦРУ.

Кремль, без сомнения, имеет собственную версию происходящего: права человека были нарушены с обеих сторон. Несколько десятков мирных граждан погибли в ходе безрассудного выступления грузинских военных в Цхинвали, а с ними – двенадцать русских солдат и южноосетинские полицейские. Город, включая старый еврейский квартал, лежит в руинах. Но Москва беззастенчиво преувеличивает количество жертв – Путин заявляет о том, что погибло около 2000 невинных граждан. Реальные цифры — гораздо меньше. (Европейский комиссар по правам человека Томас Хаммарберг насчитывает 133 жертвы со стороны Южной Осетии, 413 – со стороны Грузии).

Кремль также налагает на журналистов запреты в духе советских времен. Репортеров держат вдалеке от этнических грузинских деревень, внутри захваченной повстанцами Южной Осетии, сожженной в первые дни конфликта. Американские и британские корреспонденты лишены возможности безнадзорно путешествовать по Южной Осетии, вместо этого кремлевские представители возят их каждый день из Владикавказа — города в российской Северной Осетии — в Цхинвали, это три часа тряски в микроавтобусе «Хендай».

Грузины проиграли войну на земле и – как пошутил один из журналистов, «укрепили репутацию «итальянцев на Кавказе»: они ценят поэзию, песни, любят жить в свое удовольствие, в отличие от своих злобных чеченских собратьев. Но в текущей медиийной битве Грузия побеждает. Саакашвили постоянно показывает CNN. Он принимает Дэвида Кэмерона, Кондолизу Райс, Дэвида Милибэнда и Ангелу Меркель, а также лидеров Польши и стран Балтии.

Грузинские медиа оказались более проворны — ежечасно они шлют новостные обновления. Со всей ответственностью правительство Грузии позволяет иностранным журналистам свободно перемещаться по стране – даже с риском быть застреленными. Помогает с транспортом – группы журналистов летят на вертолете к душному порту Поти, что был спешно оккупирован и разгромлен русскими войсками.

Я стану участником одной из таких поездок. Мы летим на бреющем над полями и горами к субтропическому побережью Черного моря. 8 августа русские разбомбили морскую базу, погибло пять человек. Утонули три грузинских катера из береговой охраны. Башенка одного из ушедших под воду судов торчит над бирюзовыми водами, еще одна лодка береговой охраны накренилась и была потоплена. Российские солдаты успели как следует обшарить главное здание порта, выбили двери и перевернули кабинеты вверх дном.

Один из солдат написал на белой стене: «Грузинские суки, сдохните, пидорасы хуевы».

— Было 23 броневика. Они забрали все, что тут было ценного, — рассказывает Резо Манагадзе, работник порта. В разгромленном медпункте я нахожу портрет Михаила Саакашвили. Кто-то из российских солдат растоптал его ногами. И написал на портрете единственное слово: «Хуй».

Российская сторона отчаянно пытается опровергнуть оскорбительные грузинские заявления. Кремль даже отправляет в Южную Осетию журналистов, базирующихся в Тбилиси. Цель экскурсии – прослушивание концерта  в честь победы под управлением российского маэстро и главного дирижера Лондонского симфонического оркестра Валерия Гергиева. Гергиев сам родился в Северной Осетии, он – ярый сторонник Кремля.

Похоже, это отличная возможность съездить в Цхинвали. Забившись в переполненный русский военный грузовик, мы едем мимо выжженных деревень, что к северу от Гори. Останавливаемся в Каралети. Несколько домов вдоль главной дороги разбомблены, какая-то брошенная «Лада» валяется в кювете, местная школа разграблена. Днем ранее я опрашивал местных жителей. Они все красочно обрисовали одну и ту же картину: 12 августа осетинские части ворвались в деревни – они жгли дома, забирали имущество и похищали людей.

Однако Саша, наш англоговорящий кремлевский гид, предлагает иное объяснение.

— Дом жителей сожгли особые грузинские формирования, — заявляет он огромной группе иностранных репортеров, некоторые из них оказались в районе впервые.

Я возражаю.

— Я был здесь вчера. Все, с кем я говорил, сказали, что дома подожгли именно южноосетинские банды. Зачем грузинским бойцам поджигать грузинские дома в глухих деревнях Грузии?

Саша меняется в лице. Он определенно не привык к возражениям.

— Дома сгорели из-за протечек газа или короткого замыкания, — запальчиво отвечает он. Затем поворачивается к седому российскому полковнику и – тихо переговариваясь по-русски – приказывает ему увести меня подальше от грузовика.

Я протестую.

— Вы не можете взять и оставить меня здесь. Тут незаселенная земля. У меня нет транспорта. И ситуация небезопасная.

Саша злорадно улыбается.

— Конечно же, мы вас не бросим.

Мне разрешают остаться. Но он отказывается отвечать на мои дальнейшие вопросы. Мы едем дальше.

В Цхинвали, у разрушенного памятника какому-то теперь обезглавленному осетинскому поэту, я встречаю своего коллегу Тома Парфитта. Встреча наша коротка: мы лишь успеваем изложить друг другу бессистемные данные, полученные у обеих сторон конфликта. Том говорит, что во время поездки из Владикавказа на территории поддерживаемой Москвой Южной Осетии он насчитал 270 сгоревших грузинских домов.

Неподалеку перед толпой выступает президент Южной Осетии Эдуард Кокойты, сторонник повстанцев и бывший борец. Он обращается к России с призывом признать независимость Южной Осетии – и Медведев, памятуя о прецеденте с Косово, именно так и поступает. Концерт проходит в разрушенном здании парламента Южной Осетии. Под управлением Гергиева исполняют Ленинградскую симфонию Шостаковича № 7 – она служит вечным напоминанием о героической борьбе русских против нацисткой Германии во времена Второй мировой войны.

Несколько грузинских узников – некоторые были похищены бойцами Южной Осетии – сморят представление из-за решетки. Я диктую репортаж в Лондон. Мои попытки передать сюрреалистический образ происходящего и триумфальные военные настроения смазаны. Я описываю «солдат, сидящих на броневиках, окруженных колючей проволокой». Секретарь на том конце потрескивающей линии, вдалеке от Кавказских гор, не расслышал. Когда на следующий день статья выходит в Guardian, оказывается, что солдаты и впрямь сидят на танках. Но окружены они почему-то резервуарами.

По возвращении в Москву обнаруживается, что официальная политика в отношении западных журналистов – это недовольство и месть. Кремль обвиняет иностранные медиа в неверном понимании сути этой войны. Российское телевидение рисует Саакашвили военным преступником и безумцем, жующим галстуки. Русской публике втолковали, что это США санкционировало нападение Саакашвили на Южную Осетию.

Такая промывка мозгов выглядит топорно, но работает вполне эффективно. Большинство выступает с поддержкой действий российского правительства. Моя квартирная хозяйка Ольга заявляет, что грузинский лидер психически ненормален. Все, кроме горстки отважных либеральных комментаторов, повторяют, как попугаи, рассказы Кремля о том, что вторжение в Грузию было спонтанной гуманитарной миссией по спасению жизней мирного населения и российских граждан. Альтернативный взгляд – что это была карательная акция с целью унизить Саакашвили и преподать Грузии кровавый урок по геополитике – практически не принимается.

Во вторник, 25 ноября 2008 года, я встречаюсь с Борисом Шардаковым, чиновником из департамента по работе с прессой российского МИДа. Я приезжаю забрать мою журналистскую аккредитацию на 2009 год, которая даст мне право пребывать и работать на территории России. Шардаков – «куратор», ответственный за визы и аккредитации для британской прессы. Он – фигура среднего масштаба: ему под шестьдесят, он носит очки в стальной оправе и седые усы. Год назад мы уже встречались, и я не заметил в нем какого-то особого шарма.

Шардаков встречает меня внизу, в маленьком лобби департамента по работе с прессой. Он в ярости. Он держит статью, которую днем ранее я писал о Михаиле Бекетове – русском журналисте, что был жестоко избит неизвестными и брошен умирать у собственного дома. Бекетов получил повреждения мозга, потерял правую ногу и четыре пальца. Он – редактор местной газеты московского пригорода Химки. Газета публиковала критические статьи по поводу решения о строительстве автотрассы между Москвой и Санкт-Петербургом, которая должна пролегать прямо через Химкинский лес. Главный подозреваемый в избиении Бекетова – мэр Химок, ветеран советской войны в Афганистане. Моя статья объясняет подоплеку дела и цитирует другого химкинского журналиста – которого тоже избили. Он отмечает: «Быть журналистом в России – это самоубийство».

Шардаков с презрением швыряет мне под нос новую аккредитацию. Он явно вне себя от злости после огласки истории Бекетова. Он обращается ко мне по-русски на ты – обычно такое обращение используется по отношению к друзьям, любовникам, детям и домашним питомцам. И он оскорбляет меня вполне осознанно.

— Зачем тебе надо оставаться в стране? – начинает он. — А твоя семья не боится, что, если ты останешься здесь, будут нежелательные последствия?

Это что, угроза? Похоже на то. Я предлагаю Шардакову присесть и поговорить. Мы усаживаемся в на кожаный диван приемной.

— Борис, вы прекрасно знаете, что я лишь описываю ту ситуацию, в которой оказались некоторые российские журналисты. Бекетов – не первый, кто пострадал от нападения.

— Это дело расследует полиция.

— Я понимаю. Но в России такие расследования, как правило, ни к чему не приводят.

(И это правда. Спустя три года нападавших на Бекетова так и не найдут – а мэр Химок даже подаст на журналиста в суд за клевету. Ответчик же останется прикованным к инвалидному креслу, неспособный говорить).

Но Шардаков не успокаивается. Он говорит, что российское правительство недовольно моими репортажами, что русское посольство в Лондоне активно меня не любит и что лучший выход для меня – собрать вещички и уехать из Москвы. Он заявляет, что мои статьи сеют смуту среди юных россиян – иными словами, заставляют их сомневаться  в действиях государства.

— Разве твою жену не беспокоит тот факт, что ты можешь попасть в серьезную передрягу? – повторяет он. Затем меняет тему и обращается к войне в Грузии. – Ты все наврал! – кричит он. – В Грузии было двести британских журналистов! И все вы обманщики.

Я отвечаю:

— Борис, но вас там не было. У нас в Guardian представлены самые разные мнения касательно причин этой войны. Я вел репортажи с грузинской стороны, а мой коллега Том Парфитт передавал из Южной Осетии, и мы вдвоем попытались нарисовать объективную картину. Я писал о том, что видел своими глазами. Что, возможно, не состыкуется с тем, что показали по российскому телевидению.

Мое последнее заявление немного отрезвляет Шардакова. Но наш разговор, тем не менее, весьма неприятен. Манера Шардакова – запугивание, его тон – сардонический. И, похоже, он сознательно пытается выбить меня из равновесия. Интересно, это исключительно инициатива самого Шардакова или же он следует указаниям сверху?

В лучших традициях КГБ при расставании Шардаков напоминает еще раз, на случай если я вдруг не понял намека:

— Ты не боишься, что с тобой что-то случится?

Мне неприятен этот инцидент с Шардаковым. Но других «врагов» России ждет гораздо более печальная судьба.