Кадыров и «силовики» — не все ли равно?

Первый раз в ситуации цугцванга Путин оказался из-за войны в Донбассе. Никакого решения этой проблемы он до сих пор так и не придумал, фактически подвесив взрывоопасную ситуацию и бесконечно оттягивая ее окончательное решение — закрывать весь проект Новороссии или же все-таки решиться на большую войну.

Создавшимся управленческим кризисом и неразрешимыми противоречиями между несколькими группировками в своем окружении Путин запустил механизм умножения подобных ситуаций. Сейчас Путин столкнулся с той же проблемой уже во внутренней политике: надо что-то решать с Кадыровым, но любое из возможных решений приводит лишь к новым проблемам.

1.

В каком-то смысле Кадыров при Путине — это Распутин при Николае Втором. Презираемый элитой страны и прежде всего «силовиками», выскочка, брутальный мужик из далекой провинции, проникший в близкий круг самодержца, втащивший вслед за собой в высокие кабинеты толпу прихлебателей и коррупционеров. И никто не может понять, зачем он на самом деле самодержцу, в чем секрет его непотопляемости и какие отношениях их связывают.

Конечно, Распутин и Кадыров — это совершенно разные люди из разных эпох и с разным мировоззрением, жизненным путем и по-разному выстроенной коммуникацией с первым лицом. Но кое-что их все-таки сближает: например, декларируемая личная преданность автократу, абсолютная чуждость основной массе его окружения, а также полная зависимость их положения и самой жизни от благорасположения первого лица.

Распутин называл царя и царицу «папой» и «мамой», а о природе внутренних отношений в паре Путин-Кадыров мы можем только гадать. Возможно, после гибели Ахмада Кадырова Путин символически усыновил Рамзана — и с тех пор в любой самой трудной ситуации младший Кадыров, глядя в глаза самодержцу, говорит только одно — «ты мне как отец, я сделаю все, что скажешь!». А ведь сына у Путина вроде как нет, во всяком случае, взрослого и способного встать рядом и разделить пресловутый «труд раба на галерах».

Есть и еще одна общая черта в общественном положении двух временщиков: так же, как на излете монархии, все самые преданные лично царю (хоть и совершенно бездарные и бесполезные, по странному совпадению) люди объявляли себя распутницами, в наше время все самые отмороженные и безусловные путинцы не стесняясь славят Кадырова, как свое знамя и надежду.

В чем же сила выскочек и зачем они нужны? Еще римские цезари выдвигали на первые роли бывших рабов, которые становились их доверенными и самыми близкими приближенными. В этом — циничная управленческая мудрость: присвоив абсолютную власть и тем самым поправ традиции, обычаи и законы, автократ не может доверять тем, кто их олицетворял или формально должен был защищать. Поэтому на ключевых постах должны оказаться лично преданные и всем обязанные ему люди. Кадыров — один из таких путинских «вольноотпущенников», но его отличие от любого другого состоит в уникальном статусе: наличии личного и заявляемого как довольно мощный силового ресурса.

Путин, скорее всего, понимает, кто такой Кадыров и в чем его опасность. Но стоя перед выбором, сохранить ли рядом с собой этого совершенно преданного и крайне эффективного в вопросах прямого насилия дикаря или же отвергнуть его и опереться на институциональных «силовиков», Путин делает гораздо более сложный личный выбор.

Переводя на бытовой язык, он понимает: Кадыров — это командир быковатых телохранителей с автоматами у дверей, а «силовики» — это всего лишь охранная сигнализация. Охранная сигнализация цивилизованнее и надежнее, охранники ведут себя грубо, скандалят и вообще плохо пахнут. Но есть одна проблема: в критический момент сигнализацию могут отключить, или она не сработает по миллиону технических причин, или служба безопасности просто не успеет доехать за несколько минут, а вот охранник — он рядом, и, возможно, все-таки успеет разрядить автомат в нападающих.

До какого-то времени обе системы из этой грубой схемы существовали параллельно. И вот теперь хозяину надо решить, на кого сделать ставку — на охранную сигнализацию и приезжающий через несколько минут ЧОП или на быковатого телохранителя и его друзей, клянущихся мамой умереть, защищая шефа.

2.

Истинная проблема Путина — это не выбор между Кадыровым и «силовиками». Проблема в том, что «силовики» в их нынешнем виде — это тот же самый Кадыров, просто чуть в более цивилизованном антураже. Карьера и профессиональные навыки тех, кому Путин доверил руководство важнейшими силовыми структурами, отнюдь не бесспорны и вовсе не характеризуют их как уникальных специалистов — почитайте биографии министра обороны Шойгу или председателя СК Бастрыкина. Так что если из вертикали власти удалят Кадырова — ничего в лучшую сторону не изменится, и даже Чечня останется головной болью и дырой в бюджете, только на финансовых потоках будут сидеть другие люди, а некоторые кадыровские джигиты вернутся в горы.

Ситуация в Донбассе лишь подтверждает этот тезис: согласившись на малопочтенную роль «зеленых человечков», воюющих без погон и представляющихся «ополченцами», официальные силовые структуры России продемонстрировали Путину, что в смысле готовности к незаконным авантюрам по первому приказу президента они ничуть не хуже (а с точки зрения гражданского наблюдателя — не лучше) кадыровцев.

Но готовность воевать в Донбассе — это все-таки участие во внешнеполитическом насилии. Вопрос в том, кто более надежен в случае внутрироссийской смуты, не имеет однозначного ответа.

В 1916 году Николай не смог помешать сторонникам традиционного, опирающегося на институты общества и государства авторитаризма ликвидировать Распутина, все время призывавшего царя править самодержавно. Все заботы о сохранении власти легли на легальные и традиционные институты Российской империи, а в практическом смысле — на такого карикатурного персонажа, как последний министр внутренних дел Протопопов (почитайте и его биографию, очень современный персонаж). Несомненно, и Протопопов, и еще тысячи других «силовиков» были преданы монархии и лично Николаю — но в тот самый момент, когда надо было действовать, ничего сделать они не смогли. Можно пофантазировать и представить себе альтернативную историю, в которой переживший декабрь 1916 года Распутин со всей своей энергией и жаждой жизни мечется по охваченному мятежному Петрограду, именем царя заклиная тех же самых «силовиков» и понуждая их к решительным действиям, но…

Отбросив фантазии, надо признать: никакой Распутин не спас бы Николая в феврале 1917 года, слишком много роковых ошибок было допущено к тому времени.

3.

Наивно полагать, что Кадыров — это воплощение преданности, рыцарь, готовый сложить голову, защищая благодетеля. В критической ситуации и он, скорее всего, спасать будет только себя и своих близких — запасной аэродром в каких-нибудь Арабских Эмиратах давно уже готов.

Когда-нибудь мы узнаем, что сейчас происходит в верхних эшелонах власти. Скорее всего, обе стороны таскают друг на друга пачки компромата и говорят одно и то же, одними и теми же словами: «меня не будет и тебя не станет» и «он же тебя первым и предаст». Но точно так же, как в 1916 году Николай не мог знать, кто из преданно смотрящих ему в глаза людей окажется предателем или просто бесполезным дураком, Путин в 2015 году обречен лишь гадать, кому верить и на кого рассчитывать.

Николая Романова предали или как минимум сильно подвели все те люди и структуры, на которых он возлагал главные свои надежды. Распутин погиб, тогдашний «антимайдан» в виде черносотенцев разбежался первым, никак себя не проявив в критические дни февраля. Многомиллионное и вполне лояльное крестьянство никакого влияния на события в столице не оказало, как и фронтовые части, тыловые же соединения оказались полностью недееспособными, как и бравые «силовики». Церковь и гвардия, казачество и члены правящей династии, высший нобилитет империи — все прямо или косвенно оказались предателями или просто самоустранились.

Исторические аналогии ничего не доказывают, и все сказанное выше совершенно не значит, что Путину не на кого будет опереться, если то, чего он так боится, вдруг случится. Возможно, и сейчас он сделает правильный выбор, сможет угадать, какая из сил действительно надежна, а какой можно пожертвовать без критических последствий. Оценить результаты его выбора мы сможем только постфактум, когда для многих и для многого уже будет поздно.

Но момент выбора — воистину достойный Шекспира: загнанный в угол самодержец должен принять решение, кого оставить, а кого казнить, но при этом понимает, что своими же руками может казнить единственного верного защитника, вверив свою жизнь и будущее беспомощным и алчным прохиндеям.

Очень может быть, что эта ситуация цугцванга для Путина и его власти будет иметь даже большие последствия, чем затянувшийся кризис в Донбассе. В конце концов с Донбасса можно уйти, а вот от внутрироссийских и внутриэлитных противоречий уже никуда не деться: если Кадыров усидит, то внутри «силовиков» неизбежно возникнет фронда из обиженных и ущемленных, а если победят «силовики», то дальнейшая борьба будет проходить уже внутри этого клана, что неизбежно приведет к новым подобным ситуациям. Но в любом случае институциональных и прозрачных путей решения кадровых и управленческих конфликтов в путинской России не предусмотрено, а значит, можно не сомневаться: ручное управление рано или поздно все-таки даст роковой сбой.