Жизнь в Крыму и сейчас не очень веселая, а когда (если) вернутся украинцы, вряд ли она станет веселее, и чем труднее будет на полуострове, тем сильнее окажется, как всегда в таких случаях, мифология об утраченных возможностях и перспективах в составе России. В отбитом Украиной Крыму будут вырастать русские мальчики, сжимающие кулаки при виде украинского флага, мечтающие о реванше или просто тихо жалеющие о временах Аксенова, Чалого и Поклонской. И вот этот фильм — он именно для этих мальчиков будущего, он им очень будет нужен, они будут его смотреть и верить ему, и никакие украинцы с этим ничего не сделают.
Этот фильм только для крымчан мрачного будущего, ни для кого больше.
Россия у нас одна, народ один, и у него одна литература, в которой есть все — даже те, кто кому-то не нравится. Сейчас умер выдающийся, один из, может быть, десяти самых-самых, русский писатель второй половины ХХ века. Те двадцать пять лет, которые мы уже прожили без него — это не его вина, а наша. Попытка строить Россию так, чтобы в ней не было места Распутину, неизбежно обернулась Россией, в которой нет места опере «Тангейзер» и фильму «Левиафан». Мы когда-нибудь научимся жить так, чтобы места хватало всем. Жалко, что это будет уже без Распутина.
Все, что мы знаем о Владимире Путине, известно нам только потому, что такова добрая воля его самого или уполномоченных пиарщиков. Дозированные утечки, сознательная дезинформация – за пятнадцать лет стоило бы все-таки привыкнуть к тому, что единственной задачей информационной политики Кремля было и остается обеспечение абсолютной закрытости российской власти. Никто не знает действительного механизма принятия решений в Кремле, никто не знает действительного круга лиц, принимающих эти решения с Владимиром Путиным. Это как по набору конфетных фантиков реконструировать годовой отчет кондитерской фабрики – ничего не получится. Но если на фантиках, разбрасываемых Дмитрием Песковым, нарисован Путин, многим эти фантики почему-то кажутся достаточными исходными данными для выводов о положении дел в Кремле. Даже самые бульварные слухи о Путине (слух «Кабаева», или слух «ботокс») подтверждены только массовой уверенностью в их достоверности, то есть ничем. Путин может делать что угодно, находясь где угодно — мы этого не заметим, потому что наш воображаемый Путин живет своей собственной жизнью, никак не связанной с засекреченной жизнью реального Путина.
Когда пишешь для «Сеанса», ссылаться на кинематографические образы — наверное, это слишком банально, но я бы все-таки хотел, чтобы перед глазами читателя этой статьи мелькали кадры из одного не очень старого, десять с чем-то лет назад, русского фильма про двух мальчиков, которые росли без отца, а потом отец откуда-то вдруг появился, увел их с собой в поход, проявил себя жестоким самодуром и (это седьмой день знакомства с сыновьями) погиб при то ли нелепых, то ли героических обстоятельствах, и даже мертвого тела от него не осталось, лодка с ним утонула. Жизнь с отцом — всего неделя, а дальше снова жизнь без отца, но уже не такая, как была раньше, потому что отца теперь можно не ждать.
До этой весны я об этом не думал и почти не вспоминал, а сейчас отчаянно жалею, что в детстве не вел блога или хотя бы дневника, и то, что я сейчас расскажу, может быть воспринято как позднейшая фантазия, подверстанная уже под современную нам реальность, — то есть мне просто никто не поверит. Но даже с таким риском все-таки расскажу, о чем я мечтал в свои шестнадцать или семнадцать лет.
