Хардинг на «Кашине»: Государство-мафия (впервые на русском)

От Кашина: Несколько дней назад мы опубликовали интервью со знаменитым высланным из России британским журналистом Люком Хардингом, которое взяла друг нашего сайта Ирина Сисейкина. Теперь с разрешения самого Хардинга мы публикуем переведенные Ириной фрагменты из книги Хардинга Mafia State — автор перевода настояла на том, что «Государство-мафия» звучит точнее, чем буквальное «Мафиозное государство», и мы с ней согласны. До сих пор книга на русский язык не переводилась.

 

Как один репортер стал врагом новой брутальной России 

Пролог

Вторжение 

Квартира 49-50, дом 8, Пятый Войковский проезд, 

Войковская, Москва

28 апреля 2007

Преследования сотрудников посольства существенно участились в последние несколько месяцев, достигнув такого уровня, которого не наблюдалось уже в течение многих лет. Персонал посольства пострадал от клеветнических выпадов в прессе. Члены семьи работников посольства стали жертвами психологического террора после заявлений о том, что их супруги – сотрудники Правительства Соединенных Штатов (United States Government) — погибли в результате несчастных случаев. Вторжения в дома стали более привычными и наглыми, и действия против наших сотрудников в России набирают обороты. Мы не сомневаемся, что эти действия инициированы ФСБ. 

Джон Байерли, посол США в Москве, конфиденциально

Телеграмма в Государственный департамент, 9 ноября 2009

Кто-то вломился в мою квартиру. Через три месяца после прибытия в Россию в качестве нового шефа бюро Guardian в Москве я возвращаюсь домой со званого ужина. Уже поздно. Я поворачиваю ключ. Вначале все кажется обычным. Детская одежда лежит в коридоре, на полу гостиной в кучу свалены книги, — уютный беспорядок семейной жизни. А потом я замечаю. Есть одна странная деталь. Окно в комнате моего сына распахнуто настежь.

Я уверен, что окно было закрыто в момент, когда я, пятью часами ранее, покинул квартиру в компании двух своих детей. Мы живем на десятом этаже уродливой башни из оранжевого кирпича в одном из кварталов застройки пост-коммунистической эпохи. Окна выходят на парк с березками и густыми изумрудными елками – московская окраина, район Войковской. Окна у нас обычно закрыты. Слишком очевидна опасность того, что ребенок может выпасть наружу. Чтобы открыть окно, нужно на девяносто градусов повернуть белую пластиковую ручку. И там две таких ручки. И это можно сделать только изнутри – окно не могло быть распахнуто ветром.

Но окно распахнуто – дерзко, демонстративно, словно это вызов. «К нам что, приходили воры?» — спрашивает мой шестилетний сын, высовываясь из окна и глядя вниз, на холодный двор в ста метрах под нами. Вполне резонный вопрос. От его кровати до окна – один маленький шаг. «Не знаю, — отвечаю я. – Загадка какая-то. Вероятно, кто-то забрался по внешней стене. Может, Спайдермен». В свободной комнате, где хранится никем не используемый велотренажер и увядший комнатный цветок, я обнаруживаю кассету – она шипит, вставленная в проигрыватель. Это не я ее поставил. Моя жена Фиби Таплин уехала на выходные. Значит, тут побывал кто-то еще.

Несколькими часами позже я, пытаясь подавить чувство – чего? – ужаса, тревоги, недоверия, растерянности, даже некой ярости, скрытого гнева — просыпаюсь. Где-то в глубине квартиры надрывается будильник. Звук незнакомый. Я захожу в гостиную и включаю свет. Часы – оставшиеся от моего русского арендодателя Вадима, который выехал двумя неделями ранее – громко пикают. Я выключаю их наощупь. Я их не заводил. Их завел кто-то чужой – поставил на 4.10 утра. Я смотрю на дату. Сегодня 29 апреля 2007 года. Я возвращаюсь в кровать. Беспокойно сплю.

Понятно, что это не обычное вторжение. Ничего не пропало, ничего не повреждено. Несколько тысяч долларов, небрежно закинутые в кухонный ящик, лежат нетронутыми по соседству с венчиком для взбивания яиц. (Это деньги за следующий месяц аренды. Через двадцать лет после эры коммунизма и заявленного окончания холодной войны Россия все еще практикует расчет наличными. Предпочитаемая валюта – доллары, хотя принимаются и евро). Вадим в число подозреваемых не входит – у него были бы корыстные мотивы.

Кажется, цель у взломщиков только одна – продемонстрировать свое присутствие и, видимо, донести до меня, что, если захотят, они могут вернуться в любой момент. Они совершенно точно вошли через дверь. Кажется, замки для них проблемы не представляют. Они открыли окно, завели будильник и, вероятно, установили жучки. А затем ушли. Не могу избавиться от мысли о том, что звукозаписывающее устройство они могли спрятать в нашей спальне. Но я не хочу об этом думать.

Нетрудно расшифровать мрачный символизм этого распахнутого окна: будь осторожен, иначе твои дети выпадут наружу. Для ребенка падение с десятого этажа будет смертельным. Миссия выполнена: эти мужчины – я полагаю, что тут побывали мужчины – исчезли, словно призраки.

Я оказался в новом мире. В месте, где играют по неведомым правилам, окруженный невидимыми врагами. Мне не хватает слов, чтобы описать произошедшее с нами: ограбление с взломом, вторжение, незаконное проникновение? Кажется, мы стали объектами страшной психологической игры, мрачного эксперимента с человеческими душами. Нашими душами. Я прижимаю к себе сына. Но кто были эти призраки? Кто их послал?

Глава 1 

Щит и меч

Комната 306, Следственное управление ФСБ, тюрьма Лефортово, Москва

23 мая 2007 года

Свобода слова, свобода совести, свобода средств массовой информации, права собственности – эти основополагающие элементы цивилизованного общества будут надежно защищены государством. 

Исполняющий обязанности Президента Владимир Путин, 31 декабря 1999 года 

На самом деле я вполне понимаю, откуда взялись эти призраки – или, по крайней мере, я знаю, что за ведомство отправило их ко мне. Пятнадцатью днями ранее, 13 апреля 2007 года, проживающий в Лондоне российский олигарх и критик Кремля Борис Березовский дал интервью моей газете Guardian, в котором призвал к насильственному свержению путинского режима. Мое имя стояло на первой полосе Guardian, по соседству с именами моих лондонских коллег; я, насколько будет известно бдительным российским спецслужбам, играю по правилам. Но с этого момента российская Федеральная служба безопасности, или ФСБ – главный наследник КГБ, – проявляет ко мне острый интерес.

Спустя три недели после выхода в печать интервью Guardian с Березовским я получаю странный телефонный звонок. Это ФСБ. Меня хотят видеть. История произвела фурор в России. О ней говорят в выпусках правительственных каналов  — «Первого» и «России» – которые обычно показывают Путина в каждом своем выпуске. Следуют яростные комментарии в желтых таблоидах, содержание которых описывается – как мне кажется, довольно точно – фразой «Путин плюс сиськи». Репортаж Guardian разбудил даже российских парламентариев из обычно хранящей молчание Думы – те потребовали экстрадиции Березовского из Британии, где он прятался с 2003 года. Впрочем, на это требование британская система правосудия перманентно отвечала отказом.

В мае 2007 года ФСБ начинает уголовное расследование в связи со статьей в Guardian. Генпрокурор России Юрий Чайка уже вменил Березовскому мошенничество, обвинив его в хищении четырех миллионов фунтов у российской государственной авиакомпании «Аэрофлот». Очевидно, что дополнительные уголовные обвинения лишь укрепят прокурорское дело и могут поставить в неловкое положение Британское правительство – одного из самых нелюбимых европейских партнеров России.

Человек из ФСБ, позвонивший мне на работу, не представляется.

— Вы должны к нам приехать, — говорит он. Он вежлив, но непоколебим. В этом чувствуется некая скрытая угроза. Он поясняет, что меня вызывают как свидетеля по уголовному делу Березовского, и мне необходимо отчитаться непосредственно перед ФСБ. Вот наша беседа. Переводит моя помощница Юлия Молодцова (в те дни я еще плохо говорил по-русски):

Юлия: Значит, вы хотите допросить Люка Хардинга как свидетеля по уголовному делу? Нам нужен номер этого дела, чтобы проинформировать правовой отдел в Лондоне.

Офицер: Номер 432801.

Юлия: Необходимы подробности.

Офицер: Мы все расскажем на месте.

Юлия: Вы можете сказать, что это за расследование, кто его ведет?

Офицер: Нет, это секретная информация. Когда ваш свидетель прибудет к нам, мы расскажем ему ровно столько, сколько ему положено знать.

На этом моменте офицер переключает свое внимание на Юлию. По его определенно зловещему тону без труда можно понять, что ему известно, кто она такая.

Офицер: Я прекрасно понимаю. Вы, как мне известно, Юлия Владимировна?

Юлия: Нет, не Владимировна.

Офицер: Ваша фамилия Молодцова?

Юлия: Юлия Сергеевна.

Офицер: Юлия Сергеевна, не могли бы вы попросить вашего шефа выбрать время на следующей неделе, со среды по пятницу, чтобы приехать к нам? Он приглашается как свидетель.

Я поясняю, что распечатка интервью с Березовским доступна на сайте Guardian и что добавить мне к этому почти нечего. Моя собственная роль в истории с Березовским более чем скромна, говорю я. Я просто позвонил кремлевскому представителю Дмитрию Пескову, который владеет английским и обладает хорошими манерами, и спросил его, какова была реакция. И это – абсолютная правда. Но это дела не меняет.

— Вы должны к нам приехать, — говорит он. – Полагаю, стоит взять с собой адвоката.

Контора также присылает письмо на русском:

Федеральная служба безопасности

Российская Федерация

Следственное управление

04.05.07 № 6/2-1053

Главе Московского бюро Guardian

123056, Москва, Грузинский переулок, 3, 75-76

Следственное управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации проводит расследование в отношении дела № 432801 Березовского Б.А., которому вменяются действия, направленные на захват власти в России, что является уголовным преступлением, согласно статье 278 Уголовного кодекса Российской Федерации. 

13 апреля 2007 года газета Guardian опубликовала статью «Я готовлю новую революцию в России», авторами которой являются Йен Кобейн, Мэтью Тэйлор и Люк Хардинг. В этой статье содержится информация по захвату государственной власти в России. 

В отношении вышеизложенного и в соответствии с частью 4 статьи 21 Уголовного кодекса Российской Федерации мы просим сообщить нам следующее (адрес: 111116, Энергетическая улица, 3а):

Где, когда, при каких обстоятельствах и по чьей инициативе проходило интервью с Березовским? 

Кто присутствовал при этом интервью? 

Велась ли запись интервью с использованием технических средств? Если да, то какое оборудование использовалось и сохранилась ли запись? 

Главный следователь по делам особой важности 

Следственного управления Федеральной службы безопасности России, 

Майор ФСБ А.В.Кузьмин (Андрей Вячеславович Кузьмин)

Через три недели после этого звонка я стою у Лефортовской тюрьмы – это тусклое желтое трехэтажное здание, огороженное колючей проволокой, расположено неподалеку от центра Москвы и от прелестного зеленого парка. В эпоху Петра Великого здесь находился иностранный квартал, где юный царь устраивал попойки вместе со своим швейцарским торговым партнером, другом и наставником Францем Лефортом. Тюрьма была заложена в 1881 году, в нее отправляли царских преступников. Во времена коммунистов Лефортово стало наиболее печально известным центром задержаний. Именно сюда на допросы привозили тех, кто оскорблял государство – их помещали в «психические камеры».

Среди бывших ее заключенных – компания знаменитостей. В тридцатые «враги государства» — такие, как Евгения Гинзбург – содержались здесь перед высылкой в лагеря Сибири. Позже в число местных обитателей вошел советский диссидент Владимир Буковский, ныне проживающий в Британии. Писатель Александр Солженицын писал о Лефортово в своем «Архипелаге ГУЛАГ». Он описывал «психические камеры» — к примеру, камеру № 3. Она была «окрашенная в черный цвет… и тоже с круглосуточной двадцативаттной лампочкой, а остальное – как в каждой лефортовской: асфальтовый пол, кран отопления в коридоре, в руках надзирателя». Со стороны соседнего ЦАГИ доносится «многочасовой раздирающий рев», «рев, от которого миска с кружкой, вибрируя, съезжает со стола». Еще одним узником стал Александр Литвиненко, в 1999 году он провел здесь восемь месяцев – а затем сбежал в Британию. Литвиненко был на короткой ноге с директором Лефортовской тюрьмы; он поддерживал себя в форме, неистово занимаясь в камере физическими упражнениями. Литвиненко терпеть не мог сигаретный дым – ФСБ подселило к нему соседа-осведомителя, заядлого курильщика.

Лефортово – не то место, где обычно принимают журналистов, особенно иностранных. Тюрьма на Энергетической улице не обозначена ни на одной карте. Она спрятана за колонной скучных жилых зданий. Во дворе растет одинокий платан. Мы стоим там с моим адвокатом Гари Мирзояном, ветераном московского круга адвокатов по уголовным делам, и вдруг выходит солнце. Мне становится легче. Ощущения совершенно абсурдные. Я щурюсь на солнце и жду встречи с ФСБ, организацией, которой положено существовать, как какому-то ночному грызуну, в темноте. Мы звоним А.В. Кузьмину, майору, который нас вызвал, он готов нас принять.

Гари жмет на входной звонок. Огромная железная дверь распахивается. Внутри находится комната ожидания – унылая, пустая и явно лишенная стульев или столов – к ней прилегает маленькая стойка. Сама стойка скрыта за зеркальной стеной: дежурный офицер нас видит, а мы его нет. Хотя это не совсем правда – быстро появляется и исчезает чья-то рука без тела. Эта рука забирает у меня паспорт и телефон, я замечаю, что на руке растут волосы. Я прошу вернуть мобильный – бессмысленная просьба; я сильно подозреваю, что в нем уже установлены жучки. Хозяин руки соглашается. «Хорошо» — говорит он. Рука возвращает телефон. Гари выскакивает на улицу, прячет телефон в машине. Проходит пять минут. Нам разрешают подняться наверх – по коридору, устланному вытертым красно-зеленым ковром. Мы заходим в странный лифт в викторианском стиле. Он оборудован старомодными тюремными решетками – это фактически движущаяся клетка. Кажется, он опускает нас в глубины Лефортово, внутреннюю тюрьму в форме буквы К, где содержат нескольких заключенных, в основном политических. Олигарх Михаил Ходорковский – когда-то самый богатый человек России – сидел в этом подземелье после ареста в 2003 году до тех пор, пока ему не вынесли политически мотивированный приговор за мошенничество и не отправили на зону – возникает аналогия с декабристами, которые бунтовали против Николая Первого и были сосланы в Сибирь.

Старомодные видеокамеры записывают наши перемещения по лестницам, вдоль коридора тянутся однотипные и безликие деревянные двери. Атмосферой скрытой угрозы и мрака Лефортово очень напоминает берлинскую штаб-квартиру Штази – тайной полиции Восточной Германии. Если что-то и изменилось с советских времен, то я не этого замечаю. Мы подходим к кабинету 306 и стучим. Майор Кузьмин отвечает. Приглашает пройти внутрь. К моему удивлению, он оказывается молодым – около 29-30 лет, на нем темно-оливковая форма ФСБ. У него светлые волосы, короткая стрижка, у него непроницаемое лицо, он вежлив и приятен. Я ожидал увидеть человека постарше.

Тот факт, что ему поручено – по приказу администрации Президента – расследование дела Березовского, предполагает, что он стремительно поднимается по карьерной лестнице в ФСБ. Его кабинет не говорит ни о чем – нет фотографий семьи, пара крошечных горшков с папоротником возвышается на шкафу – единственный намек на что-то человеческое. На столе стоит бутылка с газированной водой и три стакана с гравировкой «ЧК-ОГПУ-КГБ-ФСБ», начальными буквами тайных шпионских организаций России, начиная с «ЧеКа», первой тайной полиции коммунистов, основанной в 1917 году Феликсом Дзержинским, большевиком-фанатиком и другом Ленина.

Эти буквы намекают на некое тайное братство — осеняет меня – и на преемственность методов и традиций. Несмотря на крах коммунизма, ФСБ явно видит себя продолжателем священной миссии КГБ — защищать государство и уничтожать его врагов.

Кузьмин приступает. На его столе лежит цветная фотокопия высокого качества – это первая полоса Guardian с Березовским. Он кидает ее мне. Говорит по-русски.

— Вы можете подтвердить свою личность?

— Люк Дэниэл Хардинг, — говорю я.

— Сколько времени вы провели в Москве?

— Четыре месяца.

— Какой вы посещали университет?

— Оксфордский.

— Женаты?

— Да.

— Вы можете рассказать, при каких обстоятельствах проходило ваше интервью с Березовским?

— Это было в Лондоне.

— Откуда вам это известно?

— Мне сообщил об этом наш правовой отдел. Вы прекрасно знаете, что я не встречался с Березовским.

— А кассета с записью его комментариев подлинная?

— Насколько я знаю, да.

И так далее. Его вопросы удивительно бессмысленны. Вначале кажется, что это на самом деле не допрос, а необходимая бюрократическая процедура, придуманная для того, чтобы официально вписать мою скромную роль в драму с Березовским. И только потом до меня вдруг доходит, что смысл этих официальных допросов – не раскрыть преступление, а в том, чтобы меня запугать. Абсурдные вопросы Кузьмина и мои на них ответы – это просчитанная несуразица. Его фактическая цель – пробудить чувство беспомощности, замешательства и даже страха в человеке, которого ФСБ на данном этапе сочло условным «врагом». Тактика определенно работала в прошлом. Моя команда юристов – подобранная с большим трудом, поскольку ни одна из московских юридических контор не хотела связываться с делом Березовского – посоветовала отвечать кратко. Кузьмин двумя пальцами впечатывает мои ответы в компьютер на столе. Кажется, он удовлетворен моими скудными репликами.

Конечно, я понимаю, что он знает все ответы заранее. На тот момент сотрудники ФСБ уже успели вломиться в мою квартиру, поставить на прослушивание мой телефон и взломать мою электронную почту. Теперь их мало чем можно удивить. Поскольку против меня возбуждено официальное расследование, их действия могут быть даже «законными» — хотя законность не имеет особого значения в государстве, которое использует политически лояльные суды для удовлетворения своих желаний. Через 55 минут Кузьмин объявляет, что наше интервью окончено. 11.10 утра. Он протягивает мне протокол допроса свидетеля. Я подписываю. Атмосфера в кабинете стала сонной и душной. Я не слышу никакого шума – ни шагов снаружи, ни, естественно, смеха, только странная, неуютная тишина заполняет темные коридоры Лефортово. Я хочу пить. Но я решаю не прикасаться к газированной воде, опасаясь – беспричинно, конечно – что в нее что-нибудь подмешали.

В какой-то момент мне хочется задать Кузьмину и свои вопросы. В основном следующего характера: это вы заказали вторжение в мою квартиру? Кого вы отправили? Стоит ли жучок в моей спальне? Есть ли у вас у самого дети? Кузьмин ведет себя по-деловому. Он пожимает мне руку. Он даже вручает мне сувенир. Календарь ФСБ на 2007 год. Без фотографий – это не в стиле ФСБ. Только слова «Следственное управление, Лефортовская тюрьма» красуются над месяцами года – четкие серебряные прописные буквы на темно-пурпурном фоне. Также на календаре изображен герб ФСБ – алые щит и меч на фоне двуглавого орла Романовых. Щит и меч снова отсылают нас к КГБ, имперский орел Российской Федерации заменил серп и молот.  Судя по геральдике, организация видит свою миссию не менее великой, чем миссия ордена рыцарей-тамплиеров или масонов.

Я возвращаюсь на обветшалую офисную кухню и насыпаю себе крыжовника. Этот крыжовник входит в число сезонных фруктов, которыми торгуют babushkas – пожилые леди, что стоят рядом с метро. Еще они продают женские кофты, кожаные перчатки и теплые носки. Я вешаю календарь в нашем маленьком коридоре рядом с кухней. Может, этот календарь защитит меня в следующие месяцы. Похоже, защита мне понадобится.

Владимир Путин сменил Бориса Ельцина в 2000 году. И весьма быстро построил неосоветскую Россию. ФСБ получило исключительную власть в стране – это огромная, секретная, щедро спонсируемая организация, действующая в рамках закона в соответствии со своими (также тайными) правилами. После развала СССР КГБ растворилось. Но не исчезло — просто обрело новое имя. В 1995 году большая часть операций КГБ была передана новой ФСБ. ФСБ – главное внутреннее шпионское агентство России и организация по обеспечению государственной безопасности. Номинально она выполняет те же функции, что и ФБР, и прочие западные правоохранительные учреждения – уголовное преследование, организованная преступность и контртерроризм. Но наиболее важная работа – это контрразведка.

В число противников организации входит крошечная разрозненная группа оппозиционных политиков России, которая останется на обочине общественной жизни до самого момента массовых протестов против Путина в 2011 году. Активисты, выступающие за права человека, работники иностранных НКО и амбициозные магнаты типа Ходорковского, который отказался играть по правилам путинского режима – эти правила обязывали его подчиняться государству и не лезть в политику. Иностранные дипломаты, особенно американские и британские. И также, кажется, некоторые назойливые западные журналисты.

Но основная опасность заключается в том, что в число противников входят и предатели. Мне это кажется очевидным — и, как говорят некоторые дипломатические источники США, для правительств США и Британии это так же очевидно – ФСБ даже рискнуло ввязаться в убийство Литвиненко, российского диссидента, в Лондоне. Литвиненко умер в лондонской больнице в ноябре 2006 года, через три недели после того, как сделал несколько глотков из чашки с зеленым чаем, отравленным радиоактивным полонием-210. Литвиненко — бывший офицер ФСБ. Как и его предполагаемый убийца Андрей Луговой.

К моменту убийства Литвиненко бывшие агенты КГБ – часть влиятельной группы офицеров из разведывательных или военных частей, известная как siloviki – заняла ключевые позиции в путинском Кремле. Путин ушел в отставку как агент КГБ в 1991 году. Его собственная карьера в КГБ непримечательна. Он дослужил до звания подполковника, работая в иностранном разведывательном управлении КГБ. Крах советского блока застал его в скучном восточногерманском городе Дрезден, где он тайно собирал сведения в качестве сотрудника советского института культуры.

Очевидно, подполковник Путин совершил несколько грубых ошибок. Его отозвали из Дрездена и перевели на должность помощника заместителя ректора Ленинградского университета. Странное и позорное понижение. Однако именно в тот момент Путину улыбнулась фортуна. Он начал работать у Анатолия Собчака, либерального мэра Санкт-Петербурга, яростного противника КГБ и одного из ведущих российских демократов. Путин процветал.

К 1999 году он стал директором ФСБ. Летом 1999 года президент Ельцин выбрал никому не известного Путина на должность премьер-министра – который всего через несколько месяцев станет президентским преемником. В должности президента он стал продвигать доверенных людей – членов службы безопасности России – на государственные должности в российских провинциях, на позиции министров, на руководящие места в государственных компаниях. Бывшие путинские друзья-шпионы из Санкт-Петербурга теперь правили страной, хоть и мало разбирались в экономических вопросах. Затем КГБ вернулось.

Однако кое-что существенно поменялось. Как замечают журналисты Андрей Солдатов и Ирина Бороган, КГБ советской эпохи подчинялся политической воле коммунистической партии. Партия держала под контролем каждое управление, подразделение и отдел КГБ. Напротив, ФСБ является «недосягаемой для какого бы то ни было контроля со стороны общественности и парламента», — пишут они. Служба получила невероятную автономию и свободу – вплоть до планирования и осуществления убийств за границей предполагаемых кремлевских врагов.

Солдатов и Бороган назвали свое исследование о ФСБ и воссоздании секретных служб при Путине 2010 года «Новым дворянством». Уместное название. Фраза заимствована из речи Николая Патрушева, который в 1999 году сменил Путина на должности главы ФСБ. Оно намекает на огромное влияние и богатство, накопленное призрачными слугами ведомства. ФСБ отличается от своих западных аналогов и своего непосредственного предшественника, советской секретной службы. «Во многом ФСБ больше всего напоминает беспощадные «мухабараты» — спецслужбы в арабских странах Ближнего Востока: она занята защитой авторитарного режима, подотчетна только высшей власти, непроницаема, коррумпирована, использует жесткие и жестокие меры в борьбе с теми, кого подозревает в терроризме или инакомыслии», — пишут авторы, ставшие впоследствии хорошими друзьями.

В кулуарах дипломаты США проводят другую аналогию. Они сравнивают ведомство с русской дореволюционной секретной полицией. В секретной телеграмме 2009 года  главе ФБР Роберту С. Мюллеру перед его визитом в Москву посол США Джон Байерли сравнивает ФСБ с секретными агентами, которые когда-то работали на Российскую империю. Имперский предшественник ФСБ отвечал за борьбу с левым крылом революционеров и за политический террор. Тактика включала использование тайных агентов и секретные операции. «Несмотря на перемены, произошедшие с момента коллапса СССР, российский секретные службы более напоминают модель царской эпохи «Охранка» (тайная полиция), нежели западные правоохранительные институты», — заявляет Байерли в ФБР.

Байерли также говорит о двух других действующих ведомствах, отвечающих за государственную безопасность: СВР — Службе внешней разведки РФ — и МВД, Министерстве внутренних дел, в чьем распоряжении имеется более 190 000 солдат, обеспечивающих внутреннюю безопасность. Все три ведомства втянуты в кремлевские политические баталии, — говорит он, — и часто соперничают в борьбе за влияние, «и порой тайные конфликты случайно выплывают на поверхность». Их энтузиазм в отношении расследований непосредственно обусловлен политическими факторами. Все они используют суды как оружие против политических врагов.

Однако их главная цель – защищать правящую российскую элиту. Эта задача становится более сложной ввиду прозападных «цветных революций» в Грузии и на Украине. Байерли верно указывает на то, что службы безопасности обвиняют США и другие западные государства в подстрекании к демонстрациям и свержении – в 2003 и в 2004 годах соответственно – правящей верхушки в Тбилиси и в Киеве. «Обеспечение госбезопасности остается основной обязанностью агентств, и все три организации тратят массу внимания и средств на контрразведку и внутреннюю разведывательную работу», — передает Байерли в Вашингтон.

Учитывая прошлое Путина в КГБ, неудивительно, что он перестроил правительство по знакомому шаблону. Социологи говорят, что в 2003 году число кремлевских чиновников, сделавших военную карьеру или карьеру в секретной службе, было равно 25%. К 2007 оно выросло до 42%. И эта цифра включает только известных бывших агентов. Мы не считаем тех, чья деятельность в КГБ скрывалась за «легендой» — вымышленной историей, которую шпион предъявляет внешнему миру. В 2006 году количество аффилированных silovikov – включая официальных и неофициальных агентов – достигло впечатляющих 77%. За последнее десятилетие ФСБ взяла на себя новые обязанности. Бюджет вырос. Истинный масштаб ведомства – тщательно охраняемая государственная тайна. Но Солдатов и Бороган говорят о том, что сейчас в распоряжении ФСБ имеется более 200 000 агентов. В феврале 2010 года министр обороны США Роберт Гейтс замечает, что демократия в России практически умерла. Вместо этого страна превратилась в «олигархию, управляемую службами безопасности».

Заместитель Байерли Эрик Рубин в другой депеше обращает внимание на идеологическую основу ФСБ. Он описывает руководителей современных служб безопасности России как «прагматичных и бескомпромиссных»:

«Они разделяют принципы советской ксенофобии и недоверия Западу, рисуя США как державу, бросившую все силы на дестабилизацию России. В то же время они оценивают все преимущества, которые предлагает сотрудничество с США, что не только поможет достигнуть поставленных целей, но и укрепить международные позиции их страны».

Siloviki расценивают распад СССР как позорный проигрыш. Словами Владимира Путина – как «величайшую геополитическую катастрофу 20-го века». Их «историческая» миссия – как они себе это представляют – возродить потерянное величие России. Вернуть влияние страны на международной арене и укрепить ее растущую экономическую мощь, достигнутую вследствие невероятного скачка цен на нефть и газ в короткий период в начале 21-го столетия.

Я прибываю в Москву в январе 2007 года. В этот момент Россию нельзя назвать суперимперией, несмотря на отчаянные попытки президента Путина набрать вес на международной арене, его несомненный талант остроумно отвечать на саммитах Большой восьмерки и других встречах глав государств, что перемежается натянутыми ремарками на тему западного лицемерия и двойной игры. Критики воспринимают Россию как страну, которая практикует гражданские репрессии и представляет опасность в роли международного партнера. Правда это или нет, в одном отношении Россия находится впереди планеты всей. Она стала передовым шпионским государством мира. Ее одержимость шпионажем может достичь небывалого размаха. В декабре 2008 года законодатели Северной Осетии даже назвали пик на Кавказе в честь храбрых русских шпионов. Ранее безымянная гора высотой 3269 метров на Суганском хребте, что недалеко от границы с Грузией, теперь называется Пиком российских контрразведчиков.

Вызовы в Лефортово – один из внешних атрибутов моей странной новой жизни в Москве. Прочее – незаметно и неприятно: омерзительная официальная слежка со стороны государства, которое без зазрения совести роется в моей переписке, начиненные жучками телефоны, вторжение в мою частную жизнь. Буквально через несколько часов после публикации в Guardian статьи о Березовском кто-то взломал мою электронную почту. Письма с пометкой «Березовский» загадочным образом снова появляются в папке «Входящие», чтобы через минуту исчезнуть. Кто-то еще, заявляющий, что он из Администрации президента, звонит, требуя предоставить ему мой личный номер мобильного. Я говорю, чтобы звонили в офис. Женщина средних лет, в гражданской одежде и, как я замечаю, с некрасивой прической в стиле семидесятых, звонит в домофон на Войковской в семь утра. Я не впускаю ее. Но она все равно пробирается на десятый этаж и колотит в дверь. Я открываю дверь. Она пристально смотрит на меня и уходит.

Есть и другие примеры таких жутких, практически сюрреалистичных эпизодов. 15 апреля 2007 года я улетаю из Москвы в Лондон по семейным обстоятельствам — на похороны. Я прохожу последний досмотр. Я собираюсь забрать ремень и ноутбук, и тут кто-то больно ударяет меня сзади по левому плечу. Я оборачиваюсь. Передо мной – молодой человек с прилизанными назад волосами, в кожаной куртке – по этому наряду можно безошибочно определить униформу шпиона КГБ. Он глупо ухмыляется. «У вас что-то на пиджаке», — говорит он по-английски с сильным русским акцентом. «Ничего там нет», — раздраженно отвечаю я. Парень кивает, проскальзывает вперед очереди и исчезает. Я ищу его в самолете, но не нахожу.

После взлета я пробираюсь в туалет «Аэрофлота». Снимаю пиджак и рубашку. Сморю на плечо. Ничего нет. По крайней мере, я ничего не вижу. При этом я не знаю, как выглядят звукозаписывающие или отслеживающие устройства. Очутившись несколькими днями позже в Москве, я ощущаю на себе всю прелесть старомодных методов слежки КГБ. Мы встречаемся с московским корреспондентом BBC – очаровательным Ричардом Галпином – пропустить по рюмочке, мы договариваемся пересечься в пабе «Уинстон Черчилль» на «Соколе», на окраине недалеко от моего московского дома. Опасаясь нежелательной компании, мы встречаемся на улице и вместо паба направляемся в ближайшее московское кафе.

Мы сидим в подвальном помещении. В кафе никого нет. Мы – единственные посетители. Спустя двадцать минут появляются двое в кожаных куртках. Похоже, начинающие агенты. Один из них задает вежливый вопрос – Можно? — и присаживается рядом со мной на деревянную скамейку. Его бедро – в дюйме от моего. Он кладет рядом с нами сумку, в которой, я полагаю, спрятано прослушивающее устройство. В роли тайных агентов эта парочка представляется мне наиболее нелепой за всю историю спецслужб, они больше похожи на инспектора Жака Клозе, нежели на парней из КГБ. И только потом я узнаю, что таким агентам поручается вести «демонстративную слежку». Их цель – не сбор разведданных, а назойливое поведение и причинение неудобств. Мы с Ричардом смеемся, платим по счету и уходим, оставляя наших друзей позади. Эта встреча – практически анекдот. Но, как я думаю, возможно, эти же провинциальные амбалы вломились в нашу квартиру и распахнули окно в комнате моего сына, прозрачно намекая на долгий полет вниз.

Спустя несколько дней я сижу в уютной переговорной на верхнем этаже Британского посольства в Москве. Эта комната отличается от прочих помещений посольства одной очень важной деталью – ее не существует. По крайней мере, официально. Офицер безопасности посольства дружелюбно улыбается, рядом с ним – заместитель посла Великобритании в Москве Шон МакЛеод. Перед тем, как войти, я торжественно выкладываю мобильный в наружном кабинете.

— Этот зал – единственный отсек посольства Ее Величества в Москве, не начиненный  жучками, — грустно поясняет офицер. — В любом другом месте не так безопасно, — признается он.

Внутри эта комната больше похожа на музыкальную студию – обитые звуконепроницаемые стены, длинный стол для переговоров, стулья и большая карта Российской Федерации. Напоминает зал для экстренных совещаний, знакомый поклонникам сериала «Доктор Кто». Офицер поясняет, что я не первый, кто пострадал от печально известного «взвода взломщиков» из КГБ. Его существование – московская тайна, которая известна всем вокруг, — говорит он. Ведомство проникало в квартиры прочих многочисленных западных дипломатов и местных российских работников, этот ритуал – практически неотъемлемая часть московской жизни посольства.

ФСБ ведет странную тактику. После вторжения агенты частенько выключают холодильник, опорожняют кишечник в туалете (и никогда не смывают за собой), а время от времени уносят пульт от телевизора. Несколькими неделями позже возвращают. Еще одна излюбленная тактика – подбросить какую-нибудь мелочь, не имеющую ценности – плюшевую игрушку, резинового слоника – раньше этих вещей в квартире не было. Цель – психологическое давление, они пытаются запугать жертву и, вероятно, убедить ее в том, что она медленно сходит с ума.

— Мы не говорим про это публично. Но нет – вы не сходите с ума. Нет сомнений, что ФСБ проникло в вашу квартиру. У нас уже есть толстенная папка с делами подобного рода, — говорит офицер, обозначая пальцами размер этой папки – пять-шесть дюймов. – И уж конечно, мы не поднимаем шумихи.

Офицер дает мне несколько полезных советов. Самый важный – держаться подальше от femmes fatales, говорит он – забава старая, взятая еще из букваря КГБ, но так частенько развлекаются его нынешние преемники.

— В первую очередь избегайте многочисленных московских красавиц – есть масса стрип-баров, ночных клубов и прочих соблазнов, где легко можно попасть в ловушку ФСБ.

Он подтверждает тот факт, что моя квартира оборудована жучками.

— С этим практически ничего нельзя сделать. Попытки найти или убрать жучки только спровоцирует повторное вторжение, — любезно сообщает он.

Менять замки не имеет смысла – ФСБ располагает профессионалами, которые без труда просочатся через любую дверь. Если я хочу обсудить какие-либо щекотливые вопросы, нужно писать их фломастером на бумаге. (После чего вымачивать лист бумаги и смывать в унитаз. Мы с женой практикуем такое в течение пары дней. Я даже рисую, как меня преследует зубастый мультяшный монстр – и подписываю картинку словами «Фашистское чудовище». Но общение посредством фломастера быстро утрачивает свою новизну. Вместо этого весь оставшийся период нашей московской жизни мы с Фиби обычно выходим в сад).

У офицера припасено еще несколько полезных советов. Хотя ФСБ располагает неограниченными ресурсами, в большинстве своем агенты не говорят по-английски.

— Чтобы сделать приличную аудиозапись разговора, им необходимо приблизиться к вам – приблизиться вплотную. Но агенты ФСБ не любят покидать машину и вряд ли будут следовать за вами в московском метро – хотя при желании могут. И нет причин беспокоиться по поводу этой слежки. Агентство практикует сотню различных методов.

Любимый гаджет российских служб безопасности предельно практичен: это сумка, которую ставят на стол неподалеку от места, где вы разговариваете. В итоге, как поясняет офицер, обычно команде наблюдения КГБ-ФСБ требуется двадцать минут на подготовку.

— Если надо сказать что-то важное, говорите это в первые пять минут.

Я покидаю посольство. Я отправляюсь домой. В ходе разговора кое-что прояснилось. Естественно, нет смысла искать в доме жучки. Также нет смысла жаловаться в российскую полицию по поводу вторжения в мой дом. На такую жалобу, по всей вероятности, я получу вежливый ответ от дежурного офицера – он скажет, что я страдаю паранойей. Воры, которые ничего не украли, не вписываются в их логику. Как можно жаловаться государству на вторжение, которое совершили люди, работающие на это государство и посланные этим государством?

Невидимое присутствие ФСБ продолжается, становится неотъемлемой частью моей жизни в Москве. Поздняя весна в городе сменяется жарким, липким летом. После работы я хожу окунуться в пруд позади нашей жилой башни, я бегаю среди сосен до маленькой деревянной церкви и источника, где пенсионеры наполняют бутылки святой водой и затем осторожно несут их домой. Я бегаю вдоль болотистого рва, берега которого заросли пурпурными цветами недотроги. У берегов озера неподвижно сидят рыбаки в зеленых защитных куртках, иногда им удается выловить даже маленького карпа. Неподалеку от них, под березками, собираются волейболисты.

В конце 2007 года встает лишь один политически значимый вопрос – кого выберет Владимир Путин в качестве преемника? Или же он решит, как предполагают многие, продолжать править самой большой страной мира незаконно? После восьми лет у власти и двух последовательных президентских сроков Путин, согласно Конституции России, обязан уйти.

Соперничающие кремлевские фракции – как и большинство российских избирателей – будут счастливы, если он останется у власти. Но это будет означать, что придется пожертвовать чем-то, что для Путина весьма ценно, — а именно международным уважением. Несмотря на антизападные выступления, которые в разы участились в 2007 году, Путин по-дружески общается с президентом Джорджем Бушем и другими мировыми лидерами. Неконституционный третий срок поставит его вровень с Исламом Каримовым или Нурсултаном Назарбаевым – соседствующими деспотами из Средней Азии, которые «исключительно по воле народа» сделали свое президентское правление бессрочным. Его будут сравнивать и с Александром Лукашенко, вечным авторитарным президентом соседней Беларуси, правителем настолько ужасным, что Кондолиза Райс (на тот момент – госсекретарь США) называет его последним диктатором Европы. Осенью 2007 года не только западным журналистам, но даже сотрудникам Кремля сложно понять, что происходит за его стенами.

Кампания ФСБ против меня продолжается – это проявляется в мелочах, иногда громко, иногда тихо, словно кто-то сидит в тайной комнате и жмет на кнопки, увеличивая или уменьшая масштабы преследования. У России – долгая традиция выслеживания собственных граждан; во Франции в 18 веке эта практика была названа перлюстрацией. Как указывают в секретных телеграммах дипломаты США, «печальный» обычай официального выслеживания восходит корнями к Екатерине Великой: у императрицы имелись изолированные комнаты в почтамте, отведенные для «особых нужд» и известные как «черные комнаты». «Советское правительство оказалось менее изобретательным; офицеры автоматически просматривали всю международную корреспонденцию, а специальный отдел перлюстрации располагался в здании главного центра дорожного и железнодорожного транспорта в Москве», — пишет американский дипломат Дэйв Костеланчик. То же практикуется и при Путине – в 2009 году Министерство связи России  издает приказ, разрешающий восьми правоохранительным ведомствам, включая ФСБ, доступ к почте граждан и их электронной корреспонденции. В реальности эта практика стала весьма популярной.

То, что мой телефон прослушивается, в большинстве случаев не вызывает сомнений. Агенты ФСБ перекрывают линию каждый раз, когда разговор касается щекотливых тем. Упоминание слов «Березовский» или «Литвиненко» означает немедленный обрыв любого звонка. (На протяжении какого-то времени я заменяю Березовского словом «банан». Удивительно, но, кажется, прием сработал). Обсуждения кремлевской политики тоже заканчиваются плохо – обескураживающим «бип-бип» разъединенной линии.

Иногда моего невидимого слушателя – или слушателей — приводят в ярость совсем безобидные темы. Интервью в прямом эфире, в которых я рассказываю о Путине или о природе российского государства, практически всегда обрываются. Во время одной программы с Radio New Zealand линия обрывалась пять раз – это был рекорд. По этому поводу я испытываю странную гордость. Разговор оборвался, даже когда я говорил о недавней находке — превосходно сохранившемся мамонтенке, которого выкопал везунчик-оленевод в вечной мерзлоте русского арктического севера. Как разговор о вымершем шестнадцать тысяч лет назад мамонте мог угрожать безопасности российского государства? Но кто я такой, чтобы решать, что может стать препятствием на пути России к ее былому величию?

Вначале мне кажется, что мои молчаливые слушатели окажутся не живыми людьми, а компьютерной программой, которая автоматически прерывает разговор, когда произносятся определенные ключевые слова. Однако позднее я убеждаюсь в том, что эти слушатели существуют. Они реальны. Но кто они? И кто эти невидимые призраки, порхающие по нашей квартире?

В начале декабря 2007 года я назначаю встречу с Ольгой Крыштановской, ведущим российским экспертом по кремлевским элитам, научным сотрудником Института социологии РАН. Что необычно для социолога, Крыштановская дружит с обоими лагерями: у нее имеются хорошие контакты внутри Фирмы – как называет себя ФСБ, и при этом она — уважаемый академик. Я выхожу из метро «Медведково» — северная окраина Москвы – и направляюсь к дому Крыштановской.

Ольга – невысокая, полноватая женщина средних лет, на ней бордовый пиджак, очки в золотой оправе, у нее своеобразный, доброжелательный немигающий взгляд.

Сидя в ее гостиной, в ее гостевых тапочках, я расспрашиваю Крыштановскую о методах ФСБ. То, что она говорит, на многое проливает свет. Прослушивающая станция ФСБ находится где-то в Подмосковье, в области, — говорит она. Само ее существование, как и все, что связано с ведомством, — это государственная тайна. В ФСБ имеется особый отдел для слежки за иностранными дипломатами, — добавляет Крыштановская. Она полагает, что имеется и спецотдел для наблюдения за иностранными журналистами. Агенты прослушивают тех, кого им прикажут прослушивать. 24-часовая слежка – дорогое удовольствие, но в определенных случаях она оправдана, другие объекты прослушиваются лишь периодически.

Но мне интересно вот что – неужели кому-то по душе такая скучная работа? В конце концов, кому захочется выслушивать бессодержательный треп между корреспондентами Guardian и иностранным отделом в Лондоне? Или, как говорит Нил Бакли, шеф редакции Financial Times в Москве, – разговор о том, покакал ли утром его малолетний сын Александр?

— В этом особом техническом центре работают посменно. Обычно персонал выходит на восьмичасовую смену. Работа монотонная. Никакого творчества в ней нет. После каждой смены пишется отчет, — рассказывает мне Крыштановская. И добавляет, — Но их вдохновляет идея того, что они служат своей стране и защищают ее от врагов.

Патриотический инстинкт – ключевой момент. Она продолжает:

— ФСБ – очень сильная организация. Ее рекрутам льстит мысль, что они служат государству, пусть их роли и незначительны.

Обычно персонал набирают после армии – таких по-русски называют sapogi. Другие приходят из гражданской службы, их называют pidzhaki. Основное различие внутри тайного мира службы безопасности — между разведывательным и контрразведывательным управлением, говорит Крыштановская. Те, кто собирал разведданные – включая Путина и Сергея Иванова, бывшего министра обороны России – как правило, более привлекательны и гибки. Они знают иностранные языки (Путин – немецкий, Иванов – английский и шведский). Наиболее фанатичные и бескомпромиссные приходят из контрразведки, полагает Крыштановская. Этих офицеров она описывает как зомби.

— Эти люди выросли при Советском Союзе. Они – в высшей степени изоляционисты. Они ничего не знали о Западе. Им не разрешались путешествия за границу. Их вскормили на зомби-пропаганде, в результате они стали ортодоксальными фанатиками. Агенты разведки, поработавшие за границей, познали мир. Они более либеральны, более образованны и более гибки.

Крыштановская нравится мне все больше и больше. Она говорит тихо, но убедительно красноречива.

Несмотря на внутренние разногласия, ФСБ остается весьма однородной организацией – с собственным менталитетом silovikov. Что, среди прочего, означает: подозрительность во всем, убежденность, что Россия окружена злейшими врагами, мнение, что Запад и НАТО планируют ее «дестабилизацию». Если Россия не окружена врагами, то разумное объяснение существования ФСБ будет развеяно,  — поясняет Крыштановская. Организация просто исчезнет в облаке дыма.

— Нет врагов – нет и КГБ.

Это многое объясняет.

В России приближаются парламентские «выборы» — они запланированы на декабрь 2007 года, и я замечаю, что список врагов Путина становится существенно длиннее. В незабываемом предвыборном выступлении на московском стадионе «Лужники» президент – в черном свитере с высоким воротником – обзывает российских демократов «шакалами». Либералы страны – это иностранные агенты, которые намерены разрушить годами создаваемую российскую стабильность, — говорит он толпе сторонников из прокремлевской партии «Единая Россия» — речь позаимствована из эпохи Сталина. Он говорит то же самое и четырьмя годами позже, когда десятки тысяч российских представителей среднего класса выходят протестовать против масштабных фальсификаций при голосовании 2011 года. Своих оппонентов он обзывает марионетками Запада, но и этого ему мало – он заявляет, что белые ленточки, которые носят демонстранты, выглядят как гондоны.

ФСБ – хороший работодатель. Членство в самом тайном из клубов дает свои преимущества, которые компенсируют смехотворную зарплату.

— Если вы работаете в ФСБ, вам не нужно беспокоиться по поводу соблюдения законов. Вы можете кого-нибудь убить, и вам за это ничего не будет, — говорит Крыштановская. Можно, будучи пьяным за рулем, сбить старушку на пешеходном переходе, можно уничтожить конкурента по бизнесу – государство всегда защитит тебя. – Неудивительно, что у людей из ФСБ – особое мироощущение. Это как быть суперменом, — говорит она.

Я расспрашиваю Крыштановскую об убийстве Александра Литвиненко в 2006 году. В частных беседах старшие чины ФСБ признавались ей, что убийство Литвиненко могло быть операцией ФСБ, говорит она. Они не испытывали никаких сожалений по поводу жертвы – он был предателем России и человеком, который заслуживал смерти – но они были разочарованы бездарным и неуклюжим выполнением операции. КГБ уничтожало врагов более эффективно и виртуозно во времена Юрия Андропова – бывшего шефа КГБ, который занял место Леонида Брежнева в 1982 году в качестве генерального секретаря Коммунистической партии СССР. Теперь Андропов весьма почитаем в кругах секретных служб – он был самым бескомпромиссным борцом, о нем упоминается в путинской пропагандистской кампании. В Московской академии ФСБ учреждена стипендия имени Андропова. В качестве посмертной реабилитации Андропова в 1999 году Путин восстанавливает мемориальную доску с именем лидера КГБ на Лубянке, мрачной московской штаб-квартире ФСБ.

— Мои друзья из ФСБ сказали, что это (неумелое убийство Литвиненко) никогда бы не случилось при Андропове, — говорит Крыштановская. – Они сказали, что в те дни КГБ осуществляло такие убийства более профессионально.

Я прощаюсь с ней. На пороге я возвращаю ей гостевые тапочки. Она дает мне еще один совет.

— Будьте осторожны, — говорит она.

— Почему?

— Потому что вы – враг Путина, — отвечает она, словно это – неоспоримый факт.