Судьба полимеров

Когда Исаак Ньютон писал свою великую работу Principia Mathematica, он думал о том, как те открытия, о которых он рассказывал на страницах своего труда, помогут доказать реальность Божественного провидения. Его сочинение не стоит считать религиозным трактатом, но несомненно, что великий английский математик при описании Вселенной мыслил категориями сверхчеловеческими, стараясь найти какой-то высший порядок в том хаотическом мире, что видел вокруг себя. Найти искру божественного в отблеске заурядной реальности.

И ему это удавалось. Он писал своему другу Бентли, что «в миг творения Господь наделил каждую созданную Им частицу материи врожденным тяготением к прочим. Отсюда следует, что вся материя во Вселенной рано или поздно схлопнется, однако Создатель сделал Вселенную бесконечной, а потому некоторые куски материи обратятся в одни массивные тела, а иные обратятся в другие, что породит бесконечное число больших масс, разбросанных на великом расстоянии друг от друга по всему бесконечному пространству». Этот взгляд вполне в русле современных научных воззрений.

Можно сказать, что он был человеком своей эпохи. Что для него вера была также естественна как для нас – едкая ржавчина постмодернизма. Но в этом случае мы пренебрегаем тем фактом, что и сам Ньютон был в постоянном религиозном поиске: по всей видимости, ученый был арианцем – то есть стоял на позициях признанного еретиком пресвитера Ария, оспаривавшего догмат о Святой Троице. Сам Ньютон старался не афишировать свои взгляды публично – это поставило бы крест на его научной карьере в Кембридже. Так что вера – верой, но поиски и постоянные сомнения были таким же неотступным спутником человека в те дни, как и сейчас.

Нет, все же дело в другом. Главное – это попытки найти какую-то истину и правду во всех сложных и крайне запутанных событиях, что встречаются на нашем жизненном пути. Стремление оставаться честным и не злым человеком. Вечный поиск правды в мерцающем бурлении человеческой жизни. И главное – взгляд на свою жизнь, как на целостное событие, с началом и концом и с осознанием того, что любые ошибки, любое зло рано или поздно отзовется приближающимся эхом уплаты долгов.

Никто не говорит, что человек, который так себя ощущает, у которого есть моральный стержень и собственный кодекс если – что даже такой человек не будет ошибаться в поисках добра. Примеров тому много рассыпано на страницах человеческой истории, а я приведу один из самых ярких, известных – и страшных.

В марте 1918 года в эсеровской газете «Знамя труда» появились удивительные стихи – одни из самых важных в истории русской литературы. Свет увидела поэма Александра Блока «Двенадцать» – в которой по заснеженному, мертвому, большевистскому Петербургу бродят безумные матросы, чекисты и проститутки, а в авангарде Революции, уничтожившей старую Россию в «снежном венчике из роз – впереди Исус Христос». Страшные и гениальные стихи, родившиеся в дни вьюжных холодных петербургских метелей, в то время как старая жизнь мучительно умирала, а новая, как сорняк проникала повсюду. Поэма эта произвела на знавших Блока людей, на простых почитателей таланта ошеломляющее впечатление – испугала до ужаса и отвратила от поэта. А что Блок? Он, слушавший музыку революции, он, продиравшийся сквозь нереальность мира, сквозь мерзость тирад популистских политиканов, сквозь газетную трескотню о «войне до победного конца», Блок, ненавидевший войну, искал Христа и Бога в окружающем хаосе. И ему показалось, что в словах и речах Ленина, в декретах о мире, в разговорах о правде, он услышал христианскую правду, человеколюбие и милосердие. Когда же он понял, как жестоко ошибся, то умер, сполна заплатив за свою ошибку и даже на смертном одре, умирая от непонятной болезни, все спрашивал в бреду – сожгли ли все экземпляры «Двенадцати», точно ли все уничтожили?

Эта история – всем известная и понятная – яркий пример того как люди ищут божественное, настоящее и подлинное, и даже ошибаясь остаются честными с миром и с собой, стараясь искупить свою вину и исправить ошибки. Я не говорю, что все мы должны быть как Блок – ясно, что он был уникален, гениален и неповторим, и далеко не каждому дано столько таланта и чувств, сколько было у него. Но вся штука в том, что для чтобы так вести себя, так жить, так чувствовать – совсем не нужно быть гениальным поэтом, это право доступно всем людям без разбору.

Только они о нем очень любят забывать и никогда не вспоминать. Быть честным хотя бы с самим собой – не самое простое занятие, и для того, чтобы таким быть необходимо иметь совесть и порядочность, как бы смешно это для кого-то не звучало. Можно сказать, что нельзя забывать о святом и о Боге, а можно упростить и сказать, что все забыли о чести.

И в этом плане 2014 год был показателен как никакой другой. Та «общественная дискуссия», которая когда-то, не так уж давно, ни шатко, ни валко, но шла, теперь окончательно застопорилась и ушла в отвесное пике, закопавшись в гнилистый ил, не желая оттуда вылезать.

2014 – это год, в котором Россия вступила в войну. Даже если вы отказываетесь верить в то, что российские вооруженные силы принимали участие в конфликте на востоке Украины, то нельзя оспаривать, что присоединение Крыма – это тоже вполне себе тянет на начало боевых действий, на вызов, брошенный окружающей реальности. Война, которой многие боялись, стала реальностью.

И это вовсе не секрет для народа. На улицах и в метро, в провинции и в столицах – это обсуждается везде. Вспоминаю, как в ноябре, в поезде, наполненном белгородскими дембелями, проводницы начали их выспрашивать о том, почему они не остались служить по контракту. Те сначала долго мялись, а потом спросили:

— А вы новости по телевизору вообще смотрите?

— Смотрим! – радостно ответили проводницы.

— А вы знаете, где сейчас заканчивается наша Родина?

— Конечно, знаем! – уже чуть менее уверенный ответ.

— А мы – нет, — отрезали дембеля.

В вагоне повисла тишина.

Главное слово этого года не «майдан» и не «евроманежка», не «Навальный» и не «Путин», не «кризис» и даже не «Украина». Слово года – это «война». Война, которая давно витала в воздухе, которой ждали – кто-то с ужасом, а кто-то с восторгом. Те, кто весной просыпались рано утром и с замиранием сердца первым делом смотрели – не начались ли боевые действия, не ввели ли войска – они не дадут мне соврать.

Мне не дадут соврать и люди, чьи дома уничтожены артобстрелом, а вещи сожжены. Матери, потерявшие своих детей. Люди, ползающие в крови, люди, живущие в бетонных коробках и ожидающие новых обстрелов. Журналисты, чьи коллеги были убиты. Солдаты, потерявшие своих товарищей и солдаты, убивающие своих врагов. Раненые десантники и члены каких-то махновских банд по обе стороны фронта – все они знают цену слову «война» и, я надеюсь, согласятся со мной в том, что именно таким было основное настроение года.

А как же отреагировали на это люди? Не простой народ, вроде вас и меня, а те, от кого общество ждет каких-то мнений, суждений, а главное – информации. Те, кого можно назвать самой активной частью общества – и я говорю не о «либеральной общественности» или «патриотически настроенных кругах», а обо всей общности социально и политически активных людей. Что же они сделали?

Они взяли мусорное ведро и стали обсыпать себя отбросами. Вместо того, чтобы писать о смерти и голоде, о повседневной рутине страха, вместо того чтобы звать на помощь, бить во все колокола и говорить о той темноте, что расправила плечи над людьми они сделали жуткий и ужасный выбор. Они наплевали на совесть, забыли о чести, не стали думать о справедливости.

Одни упивались войной, и каждый убитый и раненый был для них словно бальзам на душу. Строчили текстами как из пулемета, в каждом из которых словно звук тамтама звучало – кровь, кровь, кровь, смерть, смерть, смерть. Украинские и русские журналисты, очарованные войной, упоенно писали о том, как это здорово – убивать. Радостно оправдывая любые мерзопакостные действия своих властей, они лгали и обманывали, рисовали эпические полотна о доблести коллективного убийства и насилия. Когда здесь восхищались родной диктатурой, там самозабвенно воспевали своих олигархов. И тем самым опозорили себя навсегда.

Другие тоже упивались войной, но по-другому. Для них смерть и насилие виделись лишь в разрезе бесконечной борьбы с «кровавым режимом». Они радостно следили за каждым убитым – но их совсем не волновали судьбы погибших. В их глазах они были какой-то непонятной биомассой, заслужившей лишь название «ватников» и «колорадов», которых им не жалко, которые «сами заслужили» то, что с ними происходит. Эти жуткие слова, страшные шуточки, нервные пассы руками каждый раз меня заставляли вздрагивать – ведь их говорили люди, которые так часто писали об общечеловеческих ценностях и важности жизни каждого человека. Смех над трупами, шутки над разбомбленными – и поверх всего это какой-то запредельный идиотизм в виде сведения всех проблем современной России исключительно к Путину. «Пусть все горит огнем, а Путин будет уничтожен» — да-да, Федор Михайлович нам почти 150 лет назад уже рассказывал о такой публике. Закончилось там все не очень хорошо.

Вы спрашиваете – почему вокруг происходит такой ужас? Потому что люди теряют рассудок и понятия о порядочности. И все эти истории последних лет — про мерзких, отвратительных корреспондентов ждущих когда кто-нибудь умрет, чтобы поскорее об этом написать новость, про погрязших во лжи пропагандистов, которые призывают к ненависти и злу, даже про священников, которые вместо того чтобы биться за мир и жизнь, призывают брать в руки оружие. Или сами берут. Про ментов и чекистов, про воров и убийц – все эти истории показатель той ямы из аморальности и бессовестности, в которую свалилась Россия и большинство ее самых активных граждан.

И эта беда пострашнее любого Путина, Сечина, Навального, пятой колонны и жидобандеровцев. Потому что ее непонятно как лечить, а выздоровление, в любом случае, займет много времени.

Казалось бы, причем здесь Ньютон, с которого я начал свой текст?
Все дело в том, что он видел Бога и правду, этику и совесть даже в движении звезд на небосклоне, в многообразии природных законов и математических формулах. В таких вещах, в которых чтобы это увидеть нужно обладать хорошим и глубоким кругозором, талантом и верой.
Но чтобы не увидеть этого в войне и смерти, не задуматься о совести, глядя на человеческие страдания – нужно быть или очень ограниченным человеком или злобным бессовестным циником. Таких оказалось большинство.

Очень давно, Ломоносов писал о своей надежде на то, «что может собственных Платонов, и быстрых разумом Невтонов, Российская земля рождать». С тех пор прошло два с половиной столетия, а эта надежда все так же актуальна.

Остается надеяться, что в следующем году нам повезет больше.

Аминь.