Я родился в девяностые, в одном из провинциальных городов России. С самого детства меня и моих ровесников постоянно пытались обозвать различными «поколениями».
«Вы – поколение неучей. Мы в вашем возрасте только и делали, что книжки читали. А вы все по улицам бегаете» — говорила мне бабушка, когда я с опозданием возвращался с прогулки.
«Вы – поколение пепси, компьютерных игр и музыкальных плееров» — прочел я где-то про детей, рожденных в девяностые.
«Вы – поколение надежды, наше будущее» — говорила директор нашей школы в день празднования выпускного.
«Вы – поколение Путина» — зачем-то все время настойчиво утверждают престарелые сторонники Владимира Путина.
Честно говоря, в детстве и юности мне не хотелось ассоциировать себя с любым из этих «поколений». Но вот многие окружающие меня взрослые были чем-то похожи между собой. У них были схожие повадки, схожие жесты и устоявшиеся фразеологизмы в речи. Но самой главной отличительной чертой этих людей было то, что все они совершали поступки, которые вызывали у них чувство стыда. Я бы назвал их «поколением стыда», но недавно с подачи Алексея Навального в просторах интернета появилось устойчивое выражение, которое идеально описывало этих людей – смотрящие в стол.
Каждый день, с самого детства, я видел вокруг себя людей, смотрящих в стол. Вот мне пять лет и передо мной молодая воспитательница детского сада Тамара Петровна, которая отошла покурить и не уследила за одним из ребят. Мальчик Вова упал с горки и до крови рассек бровь, а теперь сидит и плачет посреди детской площадки.
— Тамара Петровна, как же вы так? Я же доверила вам своего сына, а вы… — в гневе кричит мама Вовы, не обращая внимания на плачущего ребенка.
Воспитательница молчит, краснеет и опускает голову, направляя взгляд в песочное покрытие площадки. В ее голове одна лишь мысль – о вреде курения в рабочее время.
А вот мне уже 14 лет, я в восьмом классе центральной гимназии города Смоленска. В центре класса стоит директор и с укоризной смотрит на учительницу русского языка Наталью Владимировну, которая, прочитав автобиографии учеников, плохо отозвалась о родителях некоторых из них. Тогда мне даже было немного жаль эту женщину – все свою жизнь она прожила, опираясь на ценности советского времени, и все дети казались ей невоспитанными хулиганами. Конечно, следуя заветам советского воспитания, во всех шалостях детей Наталья Владимировна винила родителей.
— Зачем вы пытаетесь нас учить, если мы вас так раздражаем? – спросил я тогда у пожилой женщины-преподавателя.
Наталья Владимировна ничего не ответила, понимая, что рядом стоит директор школы. Она лишь стыдливо опустила голову, направляя взгляд на деревянную парту одной из древнейших школ города.
Вот мне 19 лет и я работаю в мобильной группе наблюдателей на выборах в Ярославле. На одном из избирательных участков наша бригада замечает вброс бюллетеней и я обращаюсь к председателю комиссии:
— Вы должны зафиксировать факт нарушения в протоколе. В противном случае, ответственность нарушения ляжет на вас. Вы же все видели, видели нарушителя?
— Я ничего не видела и ничего писать не буду. У меня семья, — отвечает мне председатель комиссии, устремляя свой взгляд даже не в стол, а куда-то намного глубже, к центру земли.
Ее лицо багровеет и руки сжимаются в кулаки. Все это похоже на ярость от стыда. Стыда перед самой собой и своей семьей, которую она защищает своим молчанием.
Вот мне 20 лет и я сижу на экзамене по криминологии в академии Генеральной прокуратуры. Передо мной – Юлия Владимировна, молодая преподаватель, юрист 1 класса. Этот экзамен решает мою судьбу – неудовлетворительный результат повлечет за собой мое отчисление. Юлия Владимировна не предлагает тянуть билет, почему-то бегло опрашивает по всему курсу дисциплины. На большинство вопросов я отвечаю положительно, но путаюсь в некоторых темах от спешки.
— Извините, Михаил, я ничем не могу помочь. Вы справитесь. Вы будете блестящим юристом, наверное, но точно не в нашем институте, — дрожащим голосом произносит преподаватель, выводя слово «неудовлетворительно» в ведомости.
Юлия Владимировна закрывает зачетку и протягивает ее мне. Только что она решила мою судьбу. На ее глазах выступают слезы, она спешно покидает кабинет. Нет, она не смотрит в стол – слишком молода для этого, ее этому не учили. Но ей, очевидно, стыдно.
Вот мне уже 21 год, меня только что отчислили из института. Тамара Петровна давно не работает в детском саду и, возможно, уже не курит. Наталья Владимировна умерла в одиночестве, так и не воспитав своих детей, непохожих на хулиганов из нашего 8 «Б». Председатель комиссии продолжает работать на своей должности и гордится тем, что спасла семью, сокрыв чужое правонарушение. Юлия Владимировна продолжает преподавать криминологию – у нее всегда интересно получалось описывать психологию преступников. Все эти люди, наверное, чему-то меня научили. Я сижу в кабаке в центре Петербурга и смотрю в деревянный стол. Стыдно.
Все-таки отчислили? Читателям, кстати, не очень понятно, почему
Ну,как же «не очень понятно»? «Поколение стыда»,вместо помощи молодому,с честным открытым и горящим пламенным взором,автору,засмотрелось в песочницы-парты-зачетки… Эх,а ведь мог бы стать блестящим юристом. Теперича вот сидит в кабаках и пишет колонки Кашину.
вау, какой текст. автор, пиши еще! спасибо за правду — и удачи!
Классно написано. Но в кабаке смотрят в стол, все таки не от стыда…
В кабаке смотрят в стакан… И от этого очень стыдно… И руки сжимаются в кулаки,на глаза наворачивается мутная слеза,а морда краснеет…
Так в Питере полно прекрасных вузов, ещё не поздно!
Ну а автору-то за что стыдно, если судьбу решила молодая преподаватель Юлия Владимировна? Что-то непонятно.
Да, судьбу решила она, следуя приказу начальства. Мне было стыдно не за какой-то конкретный поступок, а просто потому, что все так сложилось, хотя я и не считал себя виноватым. Такое бывает, знаете?
Миша,положа руку на сердце,таки это была всего лишь последняя капля? А? «Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь»,поэтому понимаем,что нужно быть бомбистом или,на худой конец,секс-террористом,чтобы «начальство» вдруг снизошло до студента-перво(второ)курсника,и возжелало «порушить ему судьбу». Скорее всего,накопилась огромная сумма несдач зачетов и проч. С первых курсов вылетают даже тихони и скромники,а уж Вас,пламенного борца за Правду и Справедливость,за строгое наказание всех,смотрящих в стол,песочницу,парту,зачетку,стакан и прочие отвратительные,отвлекающие от Жизни Не По Лжи,гадкие вещицы,так и будут гнобить эти сволочи из Поколения Стыда. Миша,пишите исчо! Мы с Вами! Ганьба гонителям всего светлого и позитивного! Не забудем! Не простим! Вспомним всех поименно и проч.
Так громко судите не зная ситуации) Почитайте в интернете мою историю, там есть и скрины зачетки, и ведомости успеваемости. Увидите, что последняя капля были одновременно и первой.
Нет уж,увольте,смотреть в интернете не буду,поверю на слово) Тогда мне одно не совсем понятно — решив «образовываться» в Академии генпрокуратуры Вы должны были понимать мммм….скажем так,особенности обучения в этом заведении? :)
Так случилось, что в 17 лет мне казалось, что учебе в гражданском (!) вузе в независимости от направленности не помешает законная внеучебная деятельность. Когда меня вызывали на беседы руководство вуза, я постоянно делал упор на то, что не нарушал и не нарушаю законы. Это,кстати, правда. Честно говоря, не мог поверить, что вот так отчислят.
Честно говоря, не, не знаем. Противно, досадно, да, но стыдно может быть только за свою вину в чем-то.
Мне было стыдно перед родителями, например. Моя идея — мой выбор, но не их. Они хотели, чтобы я учился. Мне доучиться не удалось и не важно по какой причине. Перед родными — стыдно. Теперь понимаете?
Не до конца,но хрен с ним.