Дурное слово из 2012 года — «оппозиционеры»; встречаю в социальных сетях и сейчас тех, кто готов меня называть так, нагружая это определение какими-то совсем странными политическими коннотациями, сочетающими в себе все лозунги прошлых лет с какими-то совсем свежими вплоть до Крыма, который не бутерброд с колбасой, и поэтому его нельзя отдавать украинцам. Соприкоснувшись однажды с Болотной, я для многих людей остаюсь «оппозиционером», и ничего с этим, вероятно, не поделаешь.
Декабрьские митинги 2011 года — это вообще большая травма для всего нашего поколения, для тридцатилетних, которые стали двадцатилетними уже при Путине. Это самое крупное политическое событие, в котором нам довелось участвовать, более того — никто не гарантировал нам, что впереди нас ждут более масштабные политические события, поэтому вполне может случиться так, что и в 2051 году мы будем спорить о том, стоило ли переходить с площади Революции на Болотную. Уверен, кстати, что такой спор еще случится не раз, и ничем он, конечно, не закончится.
Мой родной город, и некто на «Лексусе», пьяный, вылетел на тротуар и сбил насмерть двух девушек.
Сам бросил машину и убежал, то есть пьяный был не настолько, чтобы не сработала вот эта хитрость, позволяющая ему сейчас, когда он под арестом, называться в криминальных сводках «предполагаемым» водителем «Лексуса» – то ли был за рулем, то ли не был, все не так однозначно. Его ловили по дворам и поймали добровольцы, не полиция. В городе с населением меньше полумиллиона, не в мегаполисе, такое ДТП – случай из ряда вон выходящий, заведомое событие городской истории. Если или когда в городе появится свой Парфенов, собирающий важные факты в серию «Намедни», он будет писать о 2014 годе и обязательно напишет об этом ДТП, такие вещи в таких городах запоминаются навсегда. На тротуар к месту гибели девушек горожане приносят цветы, в Москве такого не было бы.
Таких людей называют системными либералами. Эпитет «системные» противопоставляет этих людей оппозиционерам, оставившим надежду на диалог с властью и критикующим Путина на митингах и в оппозиционной прессе. Системного либерала легко отличить по риторике. Критикуя — по популярной советской формуле — «отдельные недостатки» существующей системы, он никогда не перейдет к критике Владимира Путина, очевидно, рассчитывая еще когда-нибудь ему пригодиться в том или ином качестве.
Это была страна, в которой феминистский праздник 8 марта отмечался как государственный. В которой избирательное право женщины получили ещё даже до большевиков, сразу после Февральской революции (чтобы было понятно — в Швейцарии женщины смогли впервые сходить на выборы только в 1971 году). Страна, в которой на первом съезде писателей случилась такая смешная сценка, когда в зал вошли делегации рабочих и галантный Пастернак бросился к метростроевке, волочившей тяжёлый отбойный молоток, захотел ей помочь — а она не отдала ему молотка, и весь зал над Пастернаком смеялся, хотя даже слова «сексизм» в русском языке тогда не было. Трактористки и лётчицы, сталеварки (есть такое слово?) и молотобойки (а такое?) были любимыми героинями советской пропаганды, обязательной ролевой моделью для миллионов советских девушек. Женщину-космонавта запустили на орбиту через два года после Гагарина. Первая в мире женщина — морской капитан Щетинина — по её учебнику я учился, и никого даже не удивляло, что как это, женщина-капитан — нет, всё в порядке вещей.
Нефть дешевеет, доллар дорожает, международное положение России — ну вот, с Абхазией какое-то важное соглашение заключаем; раньше дружили с Меркель, но теперь ее вычеркиваем. Это уже не сенсация, это такая рутина, всеобщее знание. Это знаю я, это знаете вы — нефть дешевеет, доллар дорожает, а Меркель стала злая. Кого мы с вами можем этим удивить?
Украинцев. Мы всегда можем удивить этим украинцев. Выйти к украинской аудитории, проникновенно посмотреть ей в глаза и сказать: «Друзья, у меня для вас новость. Нефть дешевеет. Рубль падает. В магазинах нет сыра. И Меркель эта еще. В общем, в России в обозримом будущем ничего хорошего не случится».
