Путин-1989: его психологическая травма

Russia_calls специально для «Кашина»

Взгляды Путина на власть могли сформироваться под впечатлением от разрушения ГДР. Так считает профессор-историк Гарвардского университета и автор книги «The Collapse: The Accidental Opening of the Berlin Wall» Мэри Элиз САРОТТ. В 25-летнюю годовщину падения Берлинской стены мы представляем перевод её статьи из газеты «Гардиан».

25 лет назад шумные события разворачивались в восточногерманском городе Дрезден: на центральной привокзальной площади произошло жесткое столкновение  десятков тысяч людей с полицией, армией и Штази. Велика вероятность, что 36-летний офицер КГБ под именем Владимир Владимирович Путин мог следить за этими беспорядками своими глазами.

История, которая случилась в Дрездене 4 октября, вскоре ушла на второй план из-за падения Берлинской стены месяц спустя. Тем не менее, понимание того, как офицер КГБ Путин смотрел на те дни, может пролить свет на взгляды российского президента на нынешние события в Восточной Европе. Для человека, который глубоко верил в порядки Холодной войны, это, вероятно, было мучительным испытанием. Ясно, что после скорого возращения домой у него остались отвращение и горечь, сохранившиеся с существенными последствиями по сей день.  Благодаря свидетельствам очевидцев, полиции, Штази и партийным архивам можно проследить, как в 1989 году Дрезден дошёл до беспорядков.

Поздним летом 1989 года было очевидно, что жесткий режим лидера ГДР Эриха Хонеккера никогда не последует примеру реформатора Михаила Горбачёва. Хонеккер был заинтересован, чтобы железный занавес оставался закрытым. Но в течение лета венгры ослабили приграничный контроль, и большая волна восточных немцев хлынула через южную границу с Австрией и Венгрией на Запад. К середине августа больше, чем 200 тысяч граждан ГДР проделали путь через Венгрию.

Когда Хонеккер запретил посещать Венгрию, взволнованные беженцы заполнили посольства ФРГ в Варшаве и Праге. Около 5 тысяч  человек столпились на территории представительств, укрываясь от грязи и холода пришедшей осени.

Ситуация стремительно становилась настолько острой, что ФРГ и ГДР заключили сделку: беженцы уезжают на Запад, по настоянию Хоннекера, в пломбированных вагонах. После составления списков Хоннекер приказал отправить беженцев в Западную Германию. В ночь на 30 сентября около 5,5 тысяч восточных немцев прибыли в ФРГ по этому странному маршруту. После чего Хоннекер полностью закрыл границу, что решило, или как думал он, проблему беженцев.

Внутри Восточной Германии, к югу от Дрездена, множество потенциальных беженцев застряло на границе их нелюбимого государства. Вместо возращения домой они в большом числе начали протестовать. Также многим «осси» удалось достигнуть посольства в Праге прежде, чем границы были полностью запечатаны. В итоге Хоннекер утвердил большее количество поездов — они должны были проследовать из Чехословакии в ФРГ через центр Дрездена 4 октября.

Поскольку границы были закрыты, вторая группа переполненных поездов стали называться как «последние поезда на свободу», каждый хотел билет на них: 2,5 тысяч человек, блокируя пути, заполнили главный железнодорожный вокзал Дрездена в надежде пройти на посадку, ещё 20 тысяч собрались в районе вокзала. Поезда часами были заблокированы на юге от центра города. В панике восточногерманские лидеры связались со своими чешские товарищами с просьбой принять поезда обратно, но Прага отказалась.

Дрезденская полиция и Штази решили в течение ночи очистить станцию. Также в город были посланы больше 400 солдат армии ГДР вооруженных автоматами. В архивах Штази зафиксировано, что 45 силовиков были ранены и, по крайней мере, одна полицейская машина была перевёрнута. Позже протестующие рассказывали о распространённом проявлении полицейскими жесткости на улицах и торопливо организованных центрах для задержанных. Эти меры были необходимы до наступления раннего утра 5 октября, когда три состава с беженцами смогли двинуться. Остальные поезда изменили маршрут и проехали через другие города.

Дрезден способствовал приведению в движение цепи событий, которые приведут к падению Стены. Один из советников Горбачёва, Анатолий Черняев, глубоко переживал распространение «ужасных сцен» насилия, дискредитирующих восточногерманский и советский режимы. Картина увеличивала раскол между Горбачёвым и Восточным Берлином, делаю их менее способными к скоординированным действиям против протестов.

Оппозиционные лидеры, со своей стороны, делали героические усилия для гарантирования, что будущие протесты будут ненасильственные. Получилось: когда 9 октября диссиденты вышли на улицы в Лейпциге, они запугали силовиков просто своей численностью, без насилия. Движение сопротивления двигалось к северу страны, в конце концов, валя восточногерманский режим и Стену.

Невозможно сказать с уверенностью, где был Путин во время тех событий. Он заявлял, что замёл следы в немецком архиве — он был сожжен частично для воспрепятствования попадания в руки протестующих. (прим. ред. — цитата Путина: «Мы все уничтожили, все наши связи, контакты, все наши агентурные сети. Я лично сжег огромное количество материалов. Мы жгли столько, что печка лопнула.») Но ясно, что он провёл большую часть конца 1980-х в Восточной Германии, как член тайной советской полиции. Нет никакой причины думать, что его не было там в октябре 1989-го. Сам Путин в интервью в неясных выражениях вспоминал, как он смотрел на те события. Есть разумное предположение, что он лично видел, как толпа захватывает контроль в Дрездене.

События были катастрофой, с точки зрения советских лоялистов, а немногие из них были более лояльны чем Путин. Позже он назвал развал Советского Союза и Восточного блока крупнейшей катастрофой 20 века. После того, как Путин увидел это своими глазами, он, по-видимому, никогда не забывал свои впечатления.

Дрезденская катастрофа, должно быть, имела огромное влияние на него. Понимание этого может помочь нам понять его сегодняшние действия. Политологи, например, Александр Джордж, предполагают, что мировые лидеры действуют в соответствии со своим внутренним «оперативным кодом», приобретённым в годы формирования личности, на который они затем опираются в годы у власти.

События 4-5 октября 1989 года могли повлиять на формирование операционного кода Путина. Его быстрая и агрессивная реакция на восстание в Киеве и более ранние демонстрации в Москве намекает, что повлияли. Он видел как толпа захватывает контроль, и, мягко говоря, ему неуютно от прецедента.

Это не предвещает хорошего будущего для украинского кризиса. Конфликт на Украине и ранения отношений между Западом и Москвой будут длиться настолько долго, сколько Путин находится у власти, потому что операционный код редко меняет своё очертание. Увидев, как протестующие сначала взяли вверх над местными властями, а затем над властями более высокого уровня, он будет делать всё, что считает необходимым, чтобы предотвратить повторение того же сценария.

⇓

Сам Путин так описывал события во время падения Стены (про беспорядки в начале октября он ничего не рассказывал):

«Люди собрались и вокруг нашего здания (прим. — в Дрездене). Ладно, немцы разгромили свое управление МГБ. Это их внутреннее дело. Но мы-то уже не их внутреннее дело. Угроза была серьезная. А у нас там документы. Никто не шелохнулся, чтобы нас защитить. Мы были готовы сделать это сами, в рамках договоренностей между нашими ведомствами и государствами. И свою готовность нам пришлось продемонстрировать. Это произвело необходимое впечатление. На некоторое время.

– У вас была охрана?

– Да, несколько человек.

– Вы не пробовали выйти и поговорить с людьми?

– Через некоторое время, когда толпа снова осмелела, я вышел к людям и спросил, чего они хотят. Я им объяснил, что здесь советская военная организация. А из толпы спрашивают: «Что же у вас тогда машины с немецкими номерами во дворе стоят? Чем вы здесь вообще занимаетесь?» Мол, мы-то знаем. Я сказал, что нам по договору разрешено использовать немецкие номера. «А вы–то кто такой? Слишком хорошо говорите по-немецки», – закричали они. Я ответил, что переводчик.

Люди были настроены агрессивно. Я позвонил в нашу группу войск и объяснил ситуацию. А мне говорят: «Ничего не можем сделать без распоряжения из Москвы. А Москва молчит». Потом, через несколько часов, наши военные все же приехали. И толпа разошлась. Но вот это «Москва молчит»… У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти.»

Эти слова стали основой для истории, так называемого, подвига Путина в Дрездене. По версии одиозного журналиста Андрея Караулова, события того дня выглядели так:

«А Москва молчит, на звонки не отвечает, никто не знает что делать. И толпа врывается во двор КГБ СССР. Пять тысяч человек. Пьяные с бутылками пива на руках. Подполковник, оставшийся за главного, выходит к этой толпе и пытается в одиночку остановить разъяренную людей, обращаясь к ним: «То, что упала Берлинская стена — это добрая воля нашей страны! Здесь здание, которое мы охраняем. Это собственность Советского Союза! Поймите правильно — это собственность другой страны. Мы офицеры — выполняем свой долг…».

Их, офицеров, было восемь человек. Они по окнам, как в бойницах, стояли с оружием. А вышедший подполковник с пистолетом с двенадцатью патронами в обойме преграждал путь толпе. Толпа наседала и подполковник сказал: «Вы знаете — я офицер. У меня 12 патронов. Один патрон я оставлю для себя. Но, выполняя свой долг, я буду стрелять. Я по-другому не могу — я офицер!»

Он это сказал и стал медленно подниматься по ступенькам к входу в здание. Он шёл медленно, вполне ожидая, что кто-то кинет ему в спину либо камень, либо бутылку. Он очень медленно поднимался. А когда поднялся и обернулся, то увидел, что толпа стала расходиться. Никто из немцев в ту ночь в здание КГБ СССР не вошёл. Никто к документам архива не прикоснулся.

В Дрездене до сих пор многие рассказывают эту историю. Эта история, ставшая почти легендой в Дрездене жива до сих пор. Немцы с гордостью рассказывают, что тогда послушались неизвестного подполковника, имя которого на тот момент никому ничего не говорило.