Егор СЕННИКОВ, специально для «Кашина»
На днях в Петербург прилетел Владимир Путин, чтобы поучаствовать в протокольном мероприятии – Медиафоруме Объединенного Народного Фронта. Такие встречи, с заранее утвержденными вопросами, с посаженным рядом с Путиным Станиславом Говорухиным и региональными журналистами, устраивают тогда, когда есть желание что-то сказать и поиграть в публичность – не устраивать же каждый раз «Прямую линию». В этот раз все проходило стандартно и обычно – до тех пор, пока речь не зашла об интернете и президент не начал зачем-то отпускать шпильки в сторону главной постсоветской гордости России, настоящему символу русской IT-индустрии.
Речь идет, конечно, о Яндексе. Российская компания – одно из самых заметных достижений российской экономики за последние 25 лет, настоящее чудо – его не может быть, не должно быть — но оно существует. Можно и дальше рассыпаться в эпитетах, но нет смысла объяснять: я думаю, ясно, что Яндекс был и остается символом для всех, кто строил что-то новое в России, начинал, открывал дело и вкладывал всю душу – знак того, что здесь все может получиться. И совершенно непонятно, зачем президенту отпускать фантазийные заявления о подконтрольности Яндекса американцам, обрушивая стоимость акций компании, и выслушивать блогера Виктора Леванова, просящего защиты от цифровой агрессии. Зачем любящим власть блогерам писать о «голландской компании Яндекс» и обвинять в отсутствии патриотизма.
Но это в нормальных условиях непонятно, а в России все было проинтерпретировано однозначно – государство пожирает все крупные и относительно независимые формы жизни, Яндекс на очереди, скоро к нему «пришлют доктора». Наверное, это было бы даже логично – раз решил порвать с образом успешной, умной и технологичной России, сделав ставку на образы прошлого, то уничтожение такого символа поколения просто необходимо.
Это возможное, но пока не случившееся, крушение, стало бы удачным прологом к отстраиванию полномасштабной авторитарной машинерии со всеми её атрибутами. И, даже, неудивительным – за последнее время стало понятно, что русский народ совсем не возражает против путешествия back in the USSR. Даже, скорее, хочет: Брежнев – самый популярный лидер, 70% населения одобряет цензуру, многие мечтают о восстановлении смертной казни, а так как за пределами СНГ побывали только 19% населения, то мало кто и возмутится опусканием железного занавеса. Кажется, что нет ничего, что могло бы эту тенденцию изменить – оппозиции нет, для тех, кто против, вытащили термин национал-предатели, присоединен Крым, а рейтинг у президента крайне высок. И, тем не менее, есть одна закономерность, которая дает надежду на то, что этого разворота в прошлое не произойдет.
Так уж получилось, что в ХХ веке русскому народу не очень везло. Выходило так, что все, чего хотело каждое поколение – не сбывалось, мечты и надежды оборачивались прахом или превращались в нечто противоположное желаемому.
В 1920-х людям хотелось всего сразу: коммунизма, социализма, утопии, монархии, анархии, кубизма, футуризма, славы, стихов, расстрелов, крови, мировой революции, денег, прибыли. Словно на фабрике идей произошел взрыв и всех закидало обломками. Невероятный размах желаемого обернулся, однако, тотальной унификацией — хотели всего и много, получили только Сталина: Сталина в газете, в куплете, на стене в кабинете начальника НКВД, в детских песнях, в гимне, на торте, в небе, в партии, на Мавзолее и в Мавзолее. По творческим и художественным изыскам катком проехался соцреализм, оставляя за собой лишь запах мертвечины, по русской деревне – коллективизация, по горожанам — репрессии. Романтизм 1920-х закончился, не успев начаться и все, что осталось – стальное серое небо.
Поколение, прошедшее и пережившее чудовищную войну, мечтало о начале новой, гораздо более справедливой жизни: это было настолько понятно всем, что даже советские партизаны, действовавшие на оккупированых советских территориях, агитируя жителей сопротивляться нацистам, писали в своих листовках: «После войны колхозов не будет, если разобьем немца, народу послабление выйдет». Разбив немца, выжив и выйдя победителем из самой страшной войны в истории России и всего человечества, принеся невероятные жертвы, русский народ надеялся всего лишь на послабление. Но в первое десятилетие после войны никакого послабления он не получил, было почти то же, что и до войны – лагеря ГУЛАГа, выселение инвалидов войны из крупных городов, враньё в газетах. Символ Победы, маршала Жукова убрали с глаз долой в Одессу, ясно давая понять место ветеранов войны в политической системе страны. Ленинграду, выстоявшему в блокаде (из-за вопроса о которой теперь то наказывают, то милуют телеканал Дождь) ударили по голове «Ленинградским делом» – словно мало было холода, голода и бомбёжек. Всем досталось, все получили – и люди, размолотившие в пыль своих врагов, были вынуждены бояться родного государства.
Энтузиазм шестидесятых был порождением смягчения нравов и режима. Через потрескавшийся лед тоталитаризма на поверхность стали всплывать те, кого давно не видели: верующие, социалисты, троцкисты, националисты бывшие зеки, идейные профсоюзные борцы, поэты, вольнодумцы. Страна начала волноваться: то там, то здесь вспыхивали бунты, протесты, манифестации – от Темиртау до Кривого Рога. Все эти люди задавали столько вопросов, требовали столь многого, что стало понятно – либо придется менять все всерьёз, пытаясь сделать какой-то «социализм с человеческим лицом», либо немедленно все остановить. Советская власть выбрала второе. И весь энтузиазм перемен сошел на нет – истлел в очередях за невкусным кукурузным хлебом, растворился в слухах и разговорах о новочеркасском расстреле и Карибском кризисе, растаял в листках протоколов суда над Бродским. Для особо непонятливых все было наглядно продемонстрировано в 1968 году в Праге. Пожалуй, замечены и услышаны были лишь требования о социальных благах – такая усеченная связь с населением.
Можно было бы, наверное, сказать, что оправдались надежды и чаяния тех, кто во времена застоя или «эпохи пышных похорон» мечтал о хоть каких-то переменах (все мечтали о разном). Но вряд ли можно сказать, что большинство из тех, кто слушал по ночам BBC в 1983 году, оказались рады тому, где они оказались спустя 10 лет. Возможно, дело в том, что желание было слишком размытым – «Хотим перемен!», но недовольных оказалось слишком много, чтобы считать, что сбылись народные мечты.
Также и с запросом на бюргерскую стабильность начала нулевых – спустя десятилетие она обернулась тем, что государство откровенно и нагло отбирает те небольшие буржуазные ценности и порядки, что успели прорости на холодной русской почве за эти годы. Говорили о стабильности после разрухи и выходе на IPO, получили депутата Мизулину и патриотических фриков на центральных телеканалах.
Возможно, кстати, что именно тут кроется глубокий цивилизационный раскол между русскими и американцами, у которых, как раз, в двадцатом веке, поколения своего добивались (бились за права негров, женщин и меньшинств – права получили, хотели новой, свежей экономики – получили неолиберальных Рейгана и Тэтчер, мечтали об Обаме – получили Обаму). Да, там приходилось идти на компромиссы, мечты сбывались не на 100%, а на 70%, но это действительно было историей побед общества – то, чего очень не хватает России. И поэтому там, где американец слушает The Times They Are a-Changin Боба Дилана (и эта песня ему созвучна вне зависимости от его поколения), русский слышит грустную притчу, известную благодаря Борису Гребенщикову — «Наебали». «Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали. Что ж, обычные дела — нас с тобою наебали» — это настоящий гимн любого русского поколения, пережившего неудачные и недоделанные реформы.
Пожалуй, это главный аргумент, в пользу того, что попытки построить новый порядок в России (называть его можно как угодно – СССР-лайт, «кровавый режим» и так далее) провалятся, что стремление к упрощению, к понижению планки не сможет стать мейнстримом. Такая выходит историческая закономерность, что когда в Советской или постсоветской России много людей чего-то хотят, то именно это и не выходит.
И может быть спустя много лет, какой-нибудь будущий колумнист будет сокрушаться: «ах, как мы верили Путину, как надеялись, что сейчас всех задушат, повесят, вернут смертную казнь, уничтожат Яндекс, создадут новую советскую идеологию – и почему же это не вышло, почему нас наебали?» Все может быть.
