От Кашина: Наши друзья из проекта «Последние 30» почти закончили готовить свой альманах, все могут поучаствовать в краудфандинге. А прямо сейчас самое время прочитать рассказ Алисы Ганиевой из этого альманаха.
Поезд стоял у станции «Александровка». Пассажиры купе не спали и глядели в незашторенное ночное окно, за которым таинственно и редко мелькали тени путейщиков. У белёной избушки за перроном пересмеивались рабочие. Вагон иногда вздрагивал, и тогда на столике звякали дорожные рюмочки. Там же в целлофановых пакетах прятались несколько холодных мясных пирожков, яичная скорлупа и вечерние куриные объедки.
Анна, вполне ещё молодая и яркая, откинула голову и зевнула, прикрывая рот концами наброшенного на плечи платка. Платок был большой, народный, цветастый. И эта цветастость, и косы на затылке делали её слегка старомодной. Подле Анны сидел, улыбаясь чему-то, Алекс, мужчина лет тридцати пяти в шортах и небрежной летней рубашке, чуть расстёгнутой на курчавой груди. Напротив молчали угрюмый красноглазый Игорь, зрелый на вид человек, и юный Никита со светлой мягкой бородкой.
— Говорил же, бутылки не хватит, — буркнул Игорь, — пускай даже один трезвенник. Дрыхнуть что ли? Доедем ведь скоро.
— А что, без коньяка беседа не клеится? — хмыкнул непьющий Никита.
— Я знаю! — вдруг оживилась Анна. — Сыграем в «Правду или приказ?»
— Что это ещё за ёшкин глаз? — покосился на неё Игорь, беря пирожок двумя волосатыми пальцами.
— А вы спросите меня, «правда или приказ?» Тогда поймёте, — завелась Анна.
— Правда или приказ? — с готовностью откликнулся Алекс.
— Правда! Это значит, я готова ответить на ваш вопрос. Любой.
— А если «приказ»?
— Если «приказ», то вы приказываете, я делаю. И так каждый по очереди. Только из окна поезда, чур, прыгать не просите.
Компания приободрилась.
— Скажите, Анна… — тут же начал Алекс, — нет, ну что бы спросить вас такое? Про развод ваш знаем, про сына знаем. Придумал! Наверняка у вас в жизни случались стыдные авантюры.
— Стыдные?
— Ну такие, что вспоминать не хочется.
— У кого же их не было?
— Так расскажите про последнюю!
Никита хмыкнул, вытащил из карманчика перочинный ножик, вынул лезвие и принялся прочищать его влажной салфеткой. Запахло спиртом и химическим яблоком.
Анна какое-то время молча смотрела в окно, за которым всё так же синело название станции. Потом тихо захохотала, кутаясь в платок и выдала:
— За что мне стыдно? Из последнего? Так это неприлично!
— Сама ж на рожон лезла, — жуя, заметил Игорь.
— Ну ладно, — всё так же лихорадочно начала Анна. — Вот вам случай. Увидела я как-то объявление в интернете. Мол, в такой-то клуб с семи до одиннадцати вечера требуются девушки для «боди-арта». На пару вечеров. Ходить, улыбаться гостям. Просили прислать параметры, фотографии. Оплата — приличная. Всего-то за четыре часа работы.
— Что ещё за «боди-арт»? — недопонял Игорь.
— Это когда рисуют на теле, — хохотнул Алекс.
— Да, тебя расписывают, как холст. А ты ходишь как произведение искусства, — пояснила Анна.
— Голая что ли? — Никита поморщился.
— В том-то и дело! Потому-то не сразу решилась. Но потом махнула, типа, была не была. Послала свои фотографии.
— Телешом?
— Ну перестаньте! Нет, конечно. Приличный портрет. С ландышами. И тут перезванивают. Женский голос. Мол, завтра ждём вас на кастинг.
— И вы пошли?
— Пошла. Волновалась, конечно. Ну, думаю, может и кофту снять заставят. Но таких, как я, много будет. И перед девушками не страшно… Прихожу по указанному адресу. А это, оказывается, Российский футбольный союз. Во дворе встречает лысый мужчина, представительный такой. Анатолий. Медленно закуривает сигарету. И прямо там же начинает душить вопросами. Что да как, чем занимаюсь. Я и отчиталась, что домохозяйка, но по образованию журналист. А он как всполошится. Я, говорит, вас прославлю! Футбол любите? Будете для нас футбольные скетчи писать. Заходим в здание. Идём какими-то змеящимися коридорами, совершенно пустыми. Я судорожно думаю, при чём здесь футбол. А он: мы организовываем вечеринки, показы, украшаем выставки…
Анна вдруг замолчала, отвлекшись на залетевшую откуда-то муху. На станции объявляли что-то сонным женским голосом. Поезд заурчал, заскрежетал.
— Ну и дальше? — не терпелось Алексу.
— Дальше… Заходим в кабинет, тоже пустой. На столе глобусы в виде футбольных мячей. Ни девушек, ни очередей на кастинг. Только Анатолий и я. Сели напротив друг дружки, как на интервью. Вы, спрашивает, на долгосрочную работу или только на пару дней в клубе. Я, говорит, должен понять, насколько мне в вас вкладываться. Ну я и отвечаю, что да, дескать, только на пару раз. Опыта у меня никакого. Анатолий тут же руками разводит, мол, как же так, у нас ведь много проектов. И фотосъёмки, и видеосъёмки. И дальше, не меняя интонации, командует: «Разденьтесь, я на вас посмотрю».
— Очуметь — крякнул Игорь.
— Ну я растерялась, — продолжила Анна, увлекаясь своей историей, — но всё же думаю: раз боди-арт, то, понятное дело, надо показать, чем богата. Делать нечего. Встала, начала разоблачаться. А обстановка, прямо скажем, не располагает. Яркий электрический свет, офисные столы. Анатолий встал с кресла и ходит, как лев, из угла в угол. Разделась до трусов, а он ворчит: «И трусы снимайте».
— Жуть какая, — шепнул Никита.
— Ну а вы, а вы? — заволновался Алекс.
— Я переспрашиваю, как дура: «И трусы?». И, поколебавшись, снимаю трусы. В этот момент Анатолий забеспокоился: «А каблуки? Где каблуки?» Я-то пришла туда в штанах, в ботинках. Оробела совершенно и шепчу: «Нет каблуков». Но Анатолий только снисходительно улыбнулся и пожурил, мол, в следующий раз обязательно с каблуками. Попросил меня распустить волосы, встать у стеночки. А сам принял позу знатока, какие по музеям ходят, знаете? И как начнёт разглядывать. У меня всё в этот момент от стеснения перед глазами так и поплыло. А он командует: «Так, Анна, почему лицо испуганное? Жёстче! Жёстче! Лицо жёстче! Теперь дай мне кошечку! Двигай бёдрами! Восто-о-очные ска-а-азки, опя-я-ять ты мне строишь глазки! Так, так, теперь повернись спиной… Двигаемся, двигаемся. Плечами, плечами, а теперь руки наверх! Взгляд блудницы, дай мне взгляд блудницы!»
— Гениально! Гениально! — захлёбывался от смеха Алекс. Игорь недоумённо осклабился:
— Это всё в футбольном союзе? Ваще отмочили…
— Ну слушайте. Пока всё это происходило, — продолжала Анна, — я еле держалась, чтобы в ужасе не сорваться и не сбежать. Помогала только мантра: «Всё будет хорошо, всё совершенно нормально». В конце концов Анатолий нагляделся, подошёл поближе. И со словами «я к тебе не пристаю» начал укладывать мне пряди на груди поживописнее. Уложит, голову отклонит, изучит задумчиво, и снова переложит. Я от волнения аж вспотела, хотя и была нагишом. Не знаю, сколько это продолжалось.
— Может, закончим на этом? — скривился Никита, всё ещё не отпуская из рук перочинный ножик.
— Да уже всё. Тут Анатолий разрешил мне одеваться. У меня руки трясутся, а он ходит и не умолкает: «Так, мне всё понравилось, данные у вас есть. Но их ещё нужно огранять, понимаете? У вас есть коктейльные платья? А покороче? В общем, приходите ко мне во вторник, я вас поучу работать перед камерой. Потом в выходные. Каблуки не забудьте. Сделаю из вас звезду. Вокалом занимались? Нет? Ну всё равно приготовьте песенку, такую, чтобы у вас самой душа пела. Желательно в быстром темпе. Небольшой смешной монолог про футбол. Потом я должен посмотреть, какая вы актриса, — и это всё, пока я одеваюсь! — Вы должны показать мне romantique. В кулачке моё-ё-ём звезда-а-а, к уху приложу-у-у звени-и-ит…» Тут Анатолий прикладывает кулак к уху, закатывает глаза… «Потом, — говорит, — покажите мне стерву, настоящую стерву. Вы, мол, должны быть разной! Я, мол, тогда вас в беде не оставлю. У нас, мол, разные проекты, фото в стеле «ню»» Я робко интересуюсь: «А как же боди-арт?» А он: «Ну это само собой, но ведь это не всё, на что вы способны!» Так он меня на улицу проводил, руки перецеловал и простился галантно. Назначил встречу через два дня после восьми вечера там же.
— Пошли? — ухмыльнулся Игорь.
— Ощущала себя отвратительно. Как будто помоев напилась Целый день думала, что же делать. А потом решила не ходить. Всё-таки дело пахло жареным. И потом, подруги совсем меня накрутили. Дескать, этот Анатолий наверняка всё на камеру снял. Скрытую. И скоро в Сеть выложит. И что я тогда сыну скажу…
— Да вы бы о сыне раньше думали, — не выдержал Никита, бросив ножик.
— А что вы так волнуетесь? — пожала плечами Анна, бархатно улыбаясь. — Лучше скажите — «правда или приказ?»
— Не буду играть.
— Ну уж нет! — нахмурилась Анна. Мы уже начали. Теперь моя очередь спрашивать.
— Ну задавайте тогда, не тяните, — сдался Никита.
— Чего вы, Никита, боитесь больше всего?
Поезд качнулся и тяжко, с усилием, тронулся. Пустые рюмки на столике мелко зазвенели. Игорь раздвинул их и упёрся кулаком в щёки, стараясь не уснуть.
— Боюсь греха, — серьёзно ответил Никита, — особенно гордыни. Гордыня — она вообще в корне зла. Кто Христа распял? Фарисеи и книжники. Гордецы. Или вот взгляните на главные идеологии последних лет. В основе каждой гордыня, тяга к человекобожию. У фашистов — гордыня, у коммунистов — гордыня, у либералов — гордыня. Только одни свой народ самым лучшим считают, другие — свой социальный класс, а третьи… Третьи — свои убеждения, свою демократию.
— И как бороться предлагаешь? — хрипнул Игорь, глядя не на Никиту вовсе, а на проносящиеся за окном столбы.
— Один способ бороться — Священное писание, творения Отцов и таинства.
— Это потому вы со мной не сели? Потому что греха боитесь? — засмеялась Анна.
— Я с чужими женщинами на одну скамью не сажусь, — признался Никита серьёзно. — И ещё, вот чего боюсь. Того, что мы убиваем нашу Вселенную.
— Мусором? — весело икнул Алекс.
— Не только. Мы смотрим на тёмную энергию и убиваем нашу Вселенную.
— Как так? — ахнула Анна.
— А вот так. Чем больше смотрим, тем нестабильнее становится Вселенная. И время её жизни укорачивается. Но больше я всё же гордыни боюсь. Вот вас, — мрачно зыркнул Никита на Анну, — гордыня одолела. Вы телом своим хотели похвастаться. Не деньги вам были нужны, а превосходство.
— Да что вы такое несёте, Никита, — выпалил Алекс. — Гордый человек раздеваться не стал бы. Вот и я бы так хотел, как Анна. Но я урод.
— Какой же вы урод? — возмутилась Анна, ласково дотрагиваясь до него кончиком пальца.
— Урод, урод, — весело упорствовал Алекс. — У меня воронка в груди. Дном почти что в спину упирается. Поэтому мне во сне дышать трудно. Лёгким места мало. Я из-за этого и на пляже не раздеваюсь.
— А покажите воронку, — попросил Никита.
— Нет уж, это если я «приказ» выберу. А я «правду» выбираю.
— Тогда… — задумался Никита, — ответьте, приключалось ли с вами что-нибудь мистическое?
— Мистическое? — посерьёзнел Алекс. — Да, было. И не так давно. Я гостил у незнакомого человека. Меня привёл приятель по какому-то поводу. Была вечеринка, все что-то пили и закусывали, много и умно болтали. Хозяина звали как-то не по-русски. То ли Алибек, то ли Халилбек.
— Что же тут мистического? — рассмеялась Анна.
— Абрек и абрек, — подхватил Игорь, копаясь во рту зубочисткой.
— Ну не в имени дело. Там был фотоальбом. Старые фотографии, незнакомые люди. Я в какой-то момент остался один, без собеседников, и со скуки, чтобы чем-то руки занять, стал его перелистывать.
— А там — привидение! — выпалила Анна.
— А там хухряк с яйцом, — добавил Игорь.
Никита сжал губы и снова занялся ножиком. Алекс, загоревшись, продолжил:
— Нет, слушайте. Там, среди прочих, обычная фотография годов девяностых. Незнакомое место. То ли двор, то ли улица. Стоят мальчишки в обнимку и среди них — угадайте кто.
— Ленин?
— Я! Я собственной персоной, — почти закричал Алекс.
— Тсс… — шикнула Анна, — поезд спит. Как это вы? Может, похож просто?
— Да нет же! Это был точно я! Моя морда, моё выражение и даже футболка такая же, какую я носил в старших классах. Не мог спутать!
— Нечисть какая, — буркнул Никита.
— А я во всё верю, — почесался Игорь. — Я как-то раз после пьянки лежу на кровати. И вдруг — сирдак! — завис в воздухе. Выше, выше. Прямо до потолка дошёл. Лёжа.
— Игорь, правда или приказ? — ни с того ни с сего припёр его Алекс, прервав свой рассказ.
— Ну давайте приказ, чё.
— Поцелуйте Анну, — повелел Алекс.
Анна захохотала. Никита сделал движение к выходу, но всё же остался на месте и мрачно уставился в пол. Игорь же охнул, грузно встал с сидения и перегнувшись через столик, потянулся к Анне.
— Только по-настоящему, а то нам не видно, — комментировал Алекс весело. Но Игорь уже оторвался от Анны и плюхнулся назад, утираясь.
— Вы знаете, — сказал с отвращением Никита, — это похоже на то, что делают осы.
— А что они делают? — с любопытством обернулась к нему покрасневшая Анна, поправляя съехавший с плеч платок.
— Они вбрызгивают слюну в какого-нибудь жучка и превращают его в зомби. Тогда жук сам ползёт в нору к осе, как будто подчиняясь её воле. И там она впускает в него своих личинок. И личинки медленно поедают жука изнутри. Живьём. И продолжается это семь или восьмь дней.
— Фу, Никита, что вы такое плетёте, — брезгливо фукнула Анна.
— А ещё, — продолжал Никита, — почти у всех людей в ресницах живут специальные клещи. Очень маленькие.
— Перестаньте, Никита!
— У них есть рты и когти, как у чудищ из геенны огненной. Вот на вас обоих, небось, такие живут.
— Да ты больной какой-то, лохудрик, — ухнул Игорь. — Ты, может, и баб не любишь? Раз уж сесть рядом боишься. Может, у тебя и трусы голубо-жёлтые?
— Нет, не будем о политике, — одёрнул Алекс. — Я знаю, в чём дело. Просто большинство мальчиков рождается днём. А большинство девочек — ночью. Нечисть потому что. Правда, Никита?
Алекс подмигнул Анне. Анна снова захохотала, откинулась назад и прикрыла глаза:
— Так уже светает…
Пассажиры посмотрели в бледнеющее окно. Мимо бежал лес. Тихо пел поезд. Наступало утро.
