От Кашина: После некоторого перерыва мы продолжаем публиковать книгу Люка Хардинга «Государство-мафия» в переводе друга нашего сайта Ирины Сисейкиной. В отличие от наших друзей из издательства «Алгоритм», у нас книга публикуется с разрешения автора, то есть перед вами единственный легальный перевод Хардинга.

Первая глава доступна тут, вторая тут, третья — тут, четвертая — тут, пятая тут

Глава 6
Смерть на снегу

Белые палаты, Пречистенка, 1, центр Москвы
19 января 2009 года

Люди порой платят жизнью за то, что открыто и громко говорят то, что думают.



Анна Политковская

Подводя горькие итоги российско-грузинской войны, ФСБ возобновляет кампанию против нас. Осенью 2008 года с удвоенной враждебностью и наглостью продолжаются вторжения в наше жилище – теперь мы живем в дачном домике на Соколе, на северо-западе Москвы.

В 2007 году я решил фиксировать все действия ФСБ: в числе их оборванные телефонные звонки, пропавшие электронные письма и как минимум два визита в нашу квартиру на Войковской. Я бегло набросал план своего интервью с майором Кузьминым в Лефортово. Включил в него нарисованный карандашом эскиз окутанного торчащей колючей проволокой здания ФСБ с одиноким деревцем во внутреннем дворе. Я, конечно, не Леонардо да Винчи. И эти заметки – лишь aide memoire, которые помогут мне описать мой опыт пребывания в Лефортово. В какой-то момент мои записи исчезли из офиса. Впрочем, невелика была потеря. Хотя для ФСБ они, вероятно, — очередное доказательство факта моего шпионажа и моих враждебных намерений. Как и то, что я использовал скоропись – этому я научился, когда начинал свою репортерскую карьеру в английском прибрежном городе Хастингсе.

Возможно, ФСБ – это новая аристократия России, заполучившая власть целиком в свои руки. Но интересно, сумеют ли они расшифровать мои невнятные кружочки и черточки из Pitman2000?

Я начинаю вести новые записи. На этот раз я фиксирую все случаи преследования ФСБ на оборотной странице своей голубой медицинской карты. Вскоре на листе не остается свободного места. Это карта частной медицинской российской клиники, что расположена напротив моего московского офиса. Именно там меня лечат от двусторонней пневмонии. Впрочем, заболел я по собственной вине – после того, как поплавал в январе в замерзшем озере около московского острова Серебряный бор.

В России на Крещение православные купаются в проруби. Я присоединялся к ним каждую зиму, если был в Москве – даже в 2010 году, когда температура упала до минус двадцати. Опыт, конечно, экстремальный – погружаясь под воду, чувствуешь, что в голове происходит нечто вроде атомного взрыва. Но и Москва сама по себе – экстремальное местечко.

Мы уезжаем в Берлин и пробудем там со среды, 20 октября, до воскресенья, 2 ноября 2008 года. Такси медленно тащится из аэропорта – идет дождь, на дорогах пробки. Я решил поболтать с водителем – он из Узбекистана. Мы подъезжаем к дому и сразу замечаем нечто странное: верхняя правая створка окна в нашей спальне распахнута. И это видно с улицы – и кроме нас, ни один человек, посмотрев на опутанный вьюнами, окруженный штакетником домик с красной крышей, не поймет, что тут не так. Это окно – нечто типа семафора, понимаю я. Это послание – для меня. Оно гласит: «Мы вернулись».

Перед отъездом в Германию я надежно запер все окна. До верхнего окна можно добраться, только зайдя дом; а чтобы открыть внешние окна, надо подняться на второй этаж, убрать задвижки и открыть два внутренних окошка, выходящие на улицу. Итого четыре задвижки. Значит, к нам кто-то пожаловал. Внутри дома пикает охранная система. На следующий день мы вызываем мастера. Он, пораженный, сообщает нам, что из всех устройств системы сигнализации вынули батарейки – все четырнадцать штук.

— В жизни ничего подобного не видел, — говорит он. Идет за батарейками. Сложно не восхититься дотошностью взломщиков из ФСБ. Парни – настоящие профессионалы.

В понедельник, 8 декабря, незваные гости возвращаются. Я – на работе, дети – в школе, жена вместе с группой прогуливается по старой Москве, исследуя улочки города. Только-только выпал первый снег, температура упала ниже нуля. На этот раз мы обнаруживаем, что бойлер с газовым подогревом, который отапливает коттедж, попросту отключили, белый провод выдрали, и теперь в доме дьявольски холодно.

Но худшее еще впереди – как-то в ночи раздается странный тревожный звук – арпеджо из перезвонов. Просыпаются все. Я иду выяснить, в чем дело. Два часа ночи. Кажется, звук раздается из комода, стоящего под лестницей. Заглядываю внутрь. Ничего не вижу. Возвращаюсь в постель. В конце концов загадочный писк «шарманки» затихает. В четыре утра возобновляется. Затем в шесть. Нелегкая тогда выдалась ночка.

Мой отец Джон Хардинг – наш регулярный гость в России, и он тоже не может заснуть. После завтрака, по пути к метро, пробираясь через жилые районы Сокола, детские площадки, мы обмениваемся мнениями, и у нас происходит очень серьезный и важный разговор. Мы приходим к выводу, что тактика ФСБ – это устрашение. И они терпеливы – это пугает еще больше. Цель вторжений – вымотать жертву, сломать нас, раздавить, разрушить нашу частную семейную жизнь.

Это не пытка в общепринятом смысле. Никто не загоняет мне гвозди под ногти и не бьет электрошоком. Это нечто более хитроумное, более сопоставимое с режимом, который печется о своей международной репутации, это такая форма идеального психологического террора – ибо он невидим и абсолютно недоказуем. Если угодно, это умная пытка. Или – мягкая пытка.

Ясно, что цель ведомства – вынудить меня покинуть Россию. Но что если я отказываюсь понимать такие намеки? Отец согласен с тем, что об этом стоит сообщить редактору Guardian Алану Расбриджеру. Он должен знать, что в моем случае преследование со стороны государства постепенно набирает обороты. Впрочем, на публике мы ведем себя так, как будто ничего не происходит. (Скорее всего, любые проявления паники с нашей стороны ФСБ будет интерпретировать как успех операции). Однако я постоянно думаю о том, сколько еще мне придется играть с ФСБ в эти игры разума.

Все чаще и чаще я работаю из дома, я оказался в осаде. Однажды утром замечаю, как некий молодой человек шныряет по нашему саду. Затем вижу автомобиль БМВ с тонированными стеклами, который целенаправленно паркуется аккурат напротив нашего дома. 19 декабря 2008 года ФСБ вламывается в квартиру ассистентки редактора Guardian. Она живет одна, ей 41 год, она не замужем. Она приходит домой и видит, что ее берет валяется ровно посередине гостиной, на полу. (Когда в то утро она уходила на работу, берет привычно висел в прихожей на вешалке).

Об инциденте она рассказывает матери. Мать ей не верит. Я пытаюсь объяснить ситуацию и убедить ее в том, что она не сошла с ума. Моя помощница напугана, расстроена, она плачет. В течение нескольких месяцев после этого происшествия она пребывает в депрессии. Увольняется. Обрывает все контакты с Guardian. И больше мы с ней никогда не пересечемся.

Все продолжается в том же духе. В большинстве случаев ФСБ заявляет о своем присутствии уже знакомыми методами. 20 января 2009 года я прихожу на работу и обнаруживаю, что двойной замок на передней двери с трудом поддается. Захожу в комнату. На экране моего ноутбука была заставка – фотография Фиби и детей на фоне прекрасных заснеженных вершин Кавказа, я сделал это фото во время нашей поездки по Грузии, после бодрой прогулки у горы Казбек. Дети вспотели и раскраснелись.

Но кто-то решил убрать эту заставку. Фото семьи исчезло. Экран заблокирован. Человек, который стер фотографию, заодно протер и клавиатуру. Грязи и пыли не осталось. Какое-то время после этого ноутбук бьет слабыми электрическими разрядами. 3 февраля 2009 года я отправляю электронное письмо в посольство Британии. Оно возвращается в мой почтовый ящик со словами NULL, напечатанными большими зловещими буквами. В 2.45 звонит телефон. Кто-то бросает трубку.

К тому моменту мне кажется, что вездесущие русские спецслужбы готовы продолжать свою кампанию до тех пор, пока я наконец не пойму намек и не уеду из Москвы. Эти странные вторжения сопровождаются своеобразными пошлыми шутками. Однажды я нахожу у кровати дешевую потрепанную книгу на русском. Эта книга не принадлежит ни мне, ни моей жене. Я беру книгу с прикроватного столика. С любопытством ее изучаю. Она называется «Любовь, свобода, одиночество – новый взгляд на отношения».

Ее автор – Ошо, один из последних мистиков Индии, секс-гуру и фанат Роллс-ройсов, более известный своим поклонникам под именем Бхагван Шри Раджнеш. Я не знаком с работами Ошо. Но кто-то решил помочь мне и оставил закладку на странице 110. Я читаю: «Истинный оргазм наступает, когда внутренний мужчина и внутренняя женщина сливаются воедино».

Значит, ФСБ решило оставить у моей кровати учебник по сексу. Что они хотели этим сказать? Что за мной наблюдают даже в постели и полагают, что с их помощью я справлюсь лучше? Я оставляю книгу. Это превращается в забавную тему для обсуждений на званых обедах – что делает еще более пикантным тот факт, что наша гостиная нашпигована жучками, и ФСБ слышит, как мы хохочем над этим странным, отталкивающим подарком.

Позднее я обнаружу, что оставлять порнографические материалы в спальне жертвы – это одна из наиболее необычных тактик КГБ, которая довольно часто использовалась во времена холодной войны.

Современные шпионы Путина по-прежнему обращаются к ней – или взяли ее на вооружение из старых учебников КГБ. Определенно они не могли придумать ничего более оригинального. Это не контрразведка. Это какая-то «Кама Сутра».

***

В понедельник, 19 января 2009 года, адвокат Станислав Маркелов выходит на улицу Пречистенка. Впереди – златоглавый храм Христа Спасителя, разрушенный Сталиным и восстановленный Ельциным и мэром Юрием Лужковым. За ним возвышается Кремль – охровые башни и стены.

Маркелов – адвокат, специализирующийся на защите прав человека, друг погибшей журналистки Анны Политковской. Он направляется к метро. Он только что дал пресс-конференцию, где заявил о протесте против досрочного освобождения военного офицера, осужденного за изнасилование и убийство. Рядом с ним идет журналистка Анастасия Бабурова. Ей двадцать пять лет, и она – внештатный сотрудник ведущей оппозиционной «Новой газеты». На тротуарах лежит пушистый снег.

Маркелов так и не дойдет до метро. Никем не замеченный юнец в лыжной маске последует за ним от самого выхода из маленького московского независимого пресс-центра. У белого дворца – исторического московского здания, которое почему-то не тронули застройщики – убийца вплотную приблизится к Маркелову сзади. И выстрелит в затылок. Дважды. Как говорит следствие, Бабурова попытается схватить бандита при попытке ретироваться. И тоже получит выстрел в голову. Бабурова останется лежать на тротуаре без сознания, тяжело раненная, Маркелов умрет на месте. Ему было тридцать четыре года.

К моменту моего прибытия на место преступления – около пяти вечера – тело Маркелова уже успеют убрать, полиция устанавливает на тротуаре временный кордон. Багряные брызги крови все еще видны на снегу. Информации очень мало. Маркелова убили у Белых палат – строения семнадцатого века с толстыми стенами, маленькими окошками и сводчатыми залами в стиле раннего барокко. Адрес строения – Пречистенка, 1. Здание закрыто. Охранники соседнего офиса ничего не видели. Ничего не видела и женщина из старой аптеки, что расположена напротив – она говорит, что сразу же после стрельбы зашел покупатель и что она вызвала скорую. А киллер не оставил никаких следов.

Толку от этого всего – никакого, и я начинаю обращать внимание на детали, не имеющие отношения к происшествию. Неподалеку от сцены убийства снегом стоит запорошенный снегом памятник Фридриху Энгельсу, установленный в семидесятых. Анархист из дворянских слоев – Петр Кропоткин – родился в доме неподалеку отсюда, что расположен в переулке. Маркелов, как я узнаю позднее, интересовался работами Кропоткина и его коллеги, радикального философа Михаила Бакунина. Интересно, что бы сделал Кропоткин с этими разросшимися модными пекарнями и кафе, которые обслуживают холеных жителей Пречистенки.

Не найдя ничего интересного, я возвращаюсь в офис. Бабурова – единственный оставшийся свидетель – не сможет дать описания убийцы, в тот же вечер она умрет в больнице. И, как и во всех случаях, когда в России от пуль погибают адвокаты, оппозиционные журналисты и другие критики Кремля, полиция, которая при прочих обстоятельствах не сводит глаз с обычных граждан, теперь загадочным образом отсутствует.

В тот вечер я пишу отчет в Guardian — и решаю подсчитать, сколько правозащитников погибло с того момента, как Путин оказался у власти. Список получается длинным. Я начинаю с тех, что были связаны с «Новой газетой», — это издание — вечный источник раздражения Путина и его окружения.

С 2000 года были убиты четыре журналиста. Самая известная из них – Политковская, специальный корреспондент «Новой» (ее застрелили на выходе из лифта у ее московской квартиры в октябре 2006 года). Юрий Щекочихин (загадочным образом отравленный в июле 2003 года) и Игорь Домников (забитый до смерти молотком у своей квартиры в июле 2000 года). Маркелов и Бабурова стали жертвами номер три и четыре. За ними следует Литвиненко, отравленный в Лондоне через месяц после смерти Политковской. В число других жертв войдет Магомед Евлоев, журналист и основатель оппозиционного вебсайта в кавказской республике Ингушетии – его застрелят во время задержания полицией в 2008 году. Список будет дополнен.

Убийства противников Кремля – журналистов, адвокатов и критиков российских спецслужб – имеют один и тот же почерк. Во всех случаях люди, вызывающие недовольство государства, погибли, и их гибель стала прямым следствием их профессиональной деятельности. Друзья и коллеги погибших не сомневаются в том, что убийства имели под собой политическую подоплеку и осуществлялись или непосредственно представителями российского государства, или силами его союзников. Однако чиновники обвиняют в убийствах врагов Кремля. Заявляют, что преступления совершались с целью очернения имиджа России на международной сцене. Такой аргумент выглядит все более и более нелепо по мере того, как растет число трупов.

Потрясенный событиями этого дня, я звоню друзьям Маркелова.

— Мы не знаем, кто его убил. Но мы знаем, что его убили за то, что он делал свою работу, в этом нет ни тени сомнения, — говорит Татьяна Локшина из московского представительства Human Rights Watch. И добавляет, — Стас (Маркелов) был одним из тех, кто готов рисковать жизнью ради идеи. Он был веселым, неподражаемым, иной раз невыносимым. Он был коллегой и другом. Вечно шутил, рассказывал анекдоты, в том числе и весьма пошлые. Не могу поверить, что его больше нет.

Людмила Алексеева, советский диссидент и глава московской Хельсинкской группы, говорит, что не находит слов:

— Убийство такого человека – это позор нашей страны.

Я решаю проверить, сделал ли Кремль какие-либо заявления, осуждающие убийство Маркелова. Но Путин и Медведев хранят молчание. Государственное телевидение последовательно игнорирует эту смерть. Это пренебрежительное отношение напоминает высказывание Путина спустя три дня после смерти Политковской – он отзывался о ней как о «крайне незначительной фигуре, хорошо известной только на Западе».

Как оказалось, Маркелов, как и другие российские защитники прав человека, был ярким, веселым и проказливым человеком. Его жизнь была полна парадоксов: он обожал караоке, но пел отвратительно, он был любящим отцом двоих детей, но зачастую надолго отлучался из дома — ездил в анархические летние лагеря в усадьбе Бакунина; он пил водку, но был вегетарианцем. Как адвокат он прославился благодаря серии известных дел, касающихся противников Кремля, – он защищал антифашистов, оппозиционных журналистов и жертв бесчеловечных московских войн в Чечне.

Как и другим членам тесной российской богемы оппозиционных журналистов и активистов, занимающихся правами человека, Маркелову регулярно угрожали расправой. На это он реагировал мрачными шутками.

— Типичный разговор у нас был такой: «Ты уже написал завещание?», — говорит Локшина. – За этим следовал ответ: «Нет, я тоже не написал».

В длинной статье для Guardian я пишу о том, что убийство Маркелова вызвало резонанс далеко за пределами его собственной страны и что в своем бесстыдстве оно схоже с убийством Политковской – еще одного отважного критика Кремля. Все это произошло на фоне официально санкционированного преследования и травли российских организаций по защите прав человека – фактически всех, кто отважился оспорить монополию Кремля на власть.

Как я узнаю позднее, ФСБ обвинит правительство США в финансировании терроризма путем поддержки действий негосударственных организаций, работающих на Кавказе. Ведомство предупреждает Вашингтон, что невыполнение требования о прекращении «некомпетентных» действий приведет к отказу в выдаче виз гражданам США. Следует полагать, что кремлевские операции с НКО зиждутся на паранойе – оранжевую революцию в России надо предотвратить любой ценой. Однако Алексеева говорит мне, что гонимые правозащитники не заинтересованы в свержении режима. И они не являются шпионами США. Они просто хотят, чтобы российское правительство соблюдало права человека и уважало человеческое достоинство.

В следующие несколько дней я обдумываю возможные зацепки к убийству Маркелова. Маркелов представлял интересы семьи восемнадцатилетней чеченской женщины, которую в 2000 году изнасиловал и убил пьяный полковник российской армии. Этот случай – один из наиболее громких в скандальной истории чеченских войн. Полковник Юрий Буданов похитил Эльзу Кунгаеву, выкрав ее из отцовского дома во время ночного рейда, и убил ее в своем вагончике – это некое подобие трейлера – а затем приказал солдатам тайно закопать тело. Его осудили за убийство в 2003 году, несмотря на заявления о временном умопомешательстве и о том, что он по ошибке принял ее за снайпера.

После вынесения приговора «патриоты» неоднократно нападали на Маркелова. В 2004 году его избила группа юнцов. Буданова выпустили из тюрьмы за неделю до убийства Маркелова. На последней пресс-конференции Маркелов заявил, что подает апелляцию против досрочного освобождения Буданова. (Самого Буданова застрелили в 2011 году).

Но это лишь одно из направлений расследования. Маркелов также представлял интересы жертв полицейского произвола и участвовал в организации антикремлевских протестов. Он пытался добиться справедливости для одной из жертв осады мюзикла «Норд-Ост» в 2002 году, когда спецназ решил пустить отравляющий газ во время штурма московского театра, захваченного чеченскими террористами. Одним из его последних клиентов был Михаил Бекетов — журналист, которого жестоко избили за то, что тот осмелился бросить вызов властям подмосковного города Химки.

В 2005 году Маркелов выступил за судебное преследование федерального военнослужащего, похитившего чеченца, который затем пропал без вести. Маркелов неоднократно ездил в Чечню и часто работал с Политковской. Благодаря его усилиям стало известно о тайной тюрьме пыток, принадлежавшей Рамзану Кадырову. Я понимаю, что все единогласны лишь в одном – у него было много врагов.

Подозрение также падает на процветающее российское движение неонацистов, которое особенно сильно ненавидело Маркелова. В 2006 году он представлял интересы семьи Александра Рюхина — антифашистского активиста, убитого скинхедами. Несколько человек, причастных к убийству Рюхина, получили тюремный срок. Но профессиональный почерк убийства Маркелова не имеет ничего общего с нападениями неонацистов. Тут скорее можно проследить военную сноровку. Павел Фельгенгауэр – колумнист, точно предсказавший войну в Грузии, — указывает на причастность ФСБ.

Он пишет:

«По мнению сотрудников «Новой газеты», к числу которых я принадлежу, главными подозреваемыми являются российские спецслужбы или неконтролируемые элементы в них. Столь дерзкое нападение, совершенное киллером-одиночкой средь бела дня, могло быть совершено только при условии профессионального предварительного планирования и наблюдения и сознательного невнимания спецслужб, которые держат этот район под плотным контролем».

«Новая газета» выходит с черной рамкой. Фото на первой полосе – Маркелов, лежащий на обледенелом тротуаре. Заголовок отдает должное его смелости. Он гласит «Страха нет».

Через три дня после убийства я отправляюсь на похороны Маркелова. Кладбище расположено в тени мерцающей Останкинской телебашни на севере Москвы, спецназ окружает вход. (Власти боятся, что похоронная процессия превратится в митинг протеста). Работники кладбища везут тело Маркелова на каталке, могила уже выкопана, из березовых зарослей у заснеженной могилы слышны крики ворон. Сырой и серый день. На кладбище собралось около двухсот человек. С гроба сняли крышку.

В молодости Маркелов носил длинные, собранные в хвост волосы, но его хоронят в костюме и галстуке — униформе адвоката. Его брат Михаил говорит:

— Сейчас не время, чтобы обсуждать случившееся. Сейчас время прощания.

Родственники – у Стаса осталась молодая вдова Галина родом из Беларуси и двое маленьких детей – целуют его в лоб. Присутствующие забрасывают гроб красными гвоздиками. Крышку гроба забивают. Откуда-то слышен сдавленный, животный крик. Представителей Кремля здесь не наблюдается.

После, стоя в грязном снежном месиве у кладбищенских ворот, я буду разговаривать с друзьями убитого адвоката. Они скажут, что невозможно ответить на вопрос, кто убил его, и вопрос этот бессмыслен. Значение имеет лишь то, полагают они, что теперь Россия превратилась в бандитское государство: формально это демократия, но в действительности ничего похожего не наблюдается – критиков Кремля дозволено убивать в любой момент. Соответственно, или государство напрямую несет ответственность за уничтожение своих противников, или же попустительствует действиям темных внешних сил.

— Это убийство отражает ситуацию беззакония в нашей стране. Кремль поддерживает группы экстремистов, в своей риторике различные реакционные силы находят поддержку, — говорит Алексей Гаскаров, друг Маркелова и антифашист. – Если кого-то известного убивают в любой другой европейской стране, власти обязательно предпринимают меры. Здесь же они молчат.

На похоронах Маркелова присутствует Наталья Эстемирова. Ее все зовут Наташей, она дружила с Маркеловым и Политковской, она возглавляет представительство «Мемориала» — группы правозащитников – в столице Чечни Грозном.

— Думаю, преступникам удобно жить с таким правительством, которое у нас сейчас. А защитникам прав человека — совсем неудобно, — говорит она.

Эстемирова считает поведение властей странным и говорит, что российское правительство целенаправленно путает правозащитников с предателями. В своей статье в «Новой газете» она описывает Маркелова как «очаровательного, жизнерадостного, озорного и не видящего перед собой препятствий». Статья заканчивается словами: «Убийство Маркелова – это объявление войны. Теперь вопрос — на чьей стороне государство?»

4 ноября 2009 года ФСБ арестовывает двух подозреваемых в убийстве Маркелова. Это Никита Тихонов и Евгения Хасис. Они – члены ультранационалистической группы «Объединенные бригады-88». ФСБ заявляет, что представители этой группы убили Маркелова, отомстив таким образом за его попытки упрятать за решетку их товарища-ультранационалиста после убийства Рюхина в 2006 году. Тихонов был одним из подозреваемых в том убийстве, но ушел в бега – тогда его так и не смогли задержать, но он знал, что многие его друзья отправились в тюрьму. По словам Александра Бортникова, главы ФСБ, Тихонова поймали во время разгона группы экстремистов в Москве – после чего он признался в преступлении. В квартире Тихонова нашли огнестрельное оружие – пистолет «Браунинг» 7,65 мм, выпущенный в 1910 году и предположительно использовавшийся как орудие убийства, а также патроны и глушитель. Несколько видеокамер на Пречистенке зафиксировали перемещения Хасис – она была одета в темную одежду и выполняла роль наблюдателя.

По большому счету, активисты находят предложенную ФСБ версию преступления правдоподобной, — как передают дипломаты США в Вашингтон в своих тайных депешах. Но активисты сомневаются в том, что эти двое подозреваемых были единственными участниками преступления, и надеются, что расследование продолжится. Один из правозащитников заявляет американцам, что «маловероятно, чтобы двое подозреваемых действовали в одиночку» и что организатор убийства по-прежнему на свободе. Однако в Кремле твердо намерены закрыть дело и уйти почивать на лаврах, решив, что громкое убийство успешно раскрыто. В телеграммах упоминается самодовольный тон встречи Медведева и Бортникова, на которой обсуждался арест «патриотичных Бонни и Клайда». В мае 2011 года московский суд признает обоих виновными, хотя дело требует дальнейшего расследования. Тихонова приговаривают к пожизненному заключению, Хасис получила восемнадцать лет.

* * *
За неделю до убийства Маркелова на горизонте появляется Умар Исраилов. Исраилов – политический эмигрант из Чечни. Ему 27 лет, и он бывший повстанец. В 2003 году его арестовали в Чечне, мусульманская республика в тот момент была под контролем отца Рамзана Кадырова Ахмада, бывшего сепаратиста, пользовавшегося поддержкой Москвы – позднее он погиб в результате взрыва. Исраилов заявил, что во время содержания под стражей он подвергался пыткам электрошоком, он сказал, что был свидетелем того, как других заключенных избивал сам Кадыров и другие представители власти. После амнистии он недолгое время работал охранником Кадырова, а затем бежал в Австрию. В 2006 году Исраилов подал жалобу в Европейский суд по правам человека, сообщив, что Кадыров лично пытал его в тайной тюрьме. Это был смелый поступок.

По заявлению чеченских источников, эмиссары от Кадырова прибыли в Вену, чтобы заставить Исраилова отозвать жалобу. Тот отказался, мало того – он озвучил свое недовольство в интервью «Нью-Йорк Таймс». В Чечне президент Кадыров отправил за решетку отца Исраилова. Цель Кадырова была ясна: заставить Исраилова отозвать заявление. Отца пытали и незаконно держали под стражей в течение десяти месяцев. После освобождения он подал собственную жалобу в Страсбургский суд. В Вене, где обосновалась чеченская диаспора, Исраилову приходится всерьез обеспокоиться вопросом собственной безопасности. Он сообщает австрийской полиции о фактах преследования. Но заявление игнорируется.

Затем 13 января в Вене, где Исраилов живет с беременной женой и двумя маленькими детьми, трое неизвестных подкарауливают его на выходе из местного супермаркета. Час дня. Исраилов понимает, что происходит, и пытается скрыться – он перемещается перебежками по людным улицам, но его настигают четыре выстрела. Затем он получает выстрел в голову. На убийцах – брюки военного образца. Австрийская полиция оперативно арестовывает троих подозреваемых, обнаружив след, ведущий к Кадырову и его помощнику Шаа Турлаеву. Мобильный телефон принадлежит Рамзану Эдилову, чеченскому организатору убийства, в нем хранятся фотографии обнимающихся Кадырова и Эдилова.

Убийство Исраилова – это лишь одно из серии громких политических убийств за границей, следы которых ведут в Чечню. Одна из правозащитниц сообщает мне: «Можно критиковать Медведева и даже Путина. Но очень опасно критиковать Кадырова». Она говорит, что сейчас атмосфера страха, царящая в Чечне, напоминает времена Сталина. Правда это или нет, оппонентов президента Чеченской республики настигает страшная насильственная смерть — как в России, так и за ее пределами. Проживание в Евросоюзе не гарантирует защиты от чеченских бригад смерти, которых отправляют, чтобы заткнуть критиков Кадырова. Еще один враг президента Чечни – Мохмадсалах Масаев – пропадет в августе 2008 года после своего интервью «Новой газете». Он расскажет, как его неоднократно пытали в тайной тюрьме, что расположена в родной деревне Кадырова Центорой. С тех пор мусульманский священник там не бывал. Маркелов работал по делу Масаева. И Маркелов, и Исраилов были убиты профессионалами – интересно, думаю я, связаны ли эти убийства?

Изгнанные группы чеченцев полагают, что только Кадыров – уже уличенный в причастности к смерти Анны Политковской – вполне мог дать добро на осуществление таких преступлений в Европе. Кадыров отрицает это, его официальные лица заявляют, что Исраилов занимался нелегальными махинациями, связанными с перевозкой беженцев, и был убит в результате внутренних разборок. Но у трупов есть своя версия этой кровавой истории. В феврале 2008 года Муса Атаев, бывший «министр иностранных дел» сепаратистского Кавказского эмирата, был убит в Турции. В конце марта Сулим Ямадаев, военачальник, примкнувший к российской военной разведке, один из главных политических оппонентов Кадырова, был застрелен в Дубае. Его убийство последовало за убийством брата Руслана, депутата Государственной думы, которого застрелили, когда тот сидел в своей роскошном «Мерседесе» у Британского посольства в Москве. Убийцы Сулима выстрелили из золотого пистолета, предположительно нелегально переправленного российской дипломатической почтой. Полиция Дубая обвинила Адама Делимханова – близкого товарища и кузена Кадырова – в организации этого убийства и выдала ордер на его арест.

Конфиденциальные дипломатические телеграммы США подтверждают: Белый дом тоже считает, что за чередой этих хладнокровных убийств стоит Кадыров. Одна из телеграмм, отправленная дипломатами США из Осло 24 июня 2009 года, рассказывает о том, с какой опасностью столкнулся отец Исраилова Али, вынужденный прятаться за границей после убийства сына. В телеграмме говорится, что «вероятно, на предмет убийства Исраилова консультировались с ФСБ — и получили одобрение». Дипломаты США добавляют: «Жалоба Али в Европейский суд по правам человека в Страсбурге – это один из немногих открытых вызовов системе беззакония в Чечне, которую выстроил Кадыров. Недавние два убийства (Ямадаева и Атаева) подтверждают готовность Кадырова использовать убийство как инструмент». С точки зрения Кадырова, такие убийства имеют «прагматичный характер, а не совершаются из мести», делают выводы дипломаты, добавляя, что «чеченский лидер оказался довольно сообразительным». Они подчеркивают: «Дела, связанные с защитой прав человека, ставят российское правительство в неловкое положение, и, по логике Кадырова, убийство, возможно, лучший выход, нежели продолжение рассмотрения этих дел в Страсбурге».

***

В феврале 2009 года я снова сталкиваюсь с Наташей Эстемировой. Мы встречаемся на судебном процессе над четырьмя подозреваемыми, которых обвиняют в причастности к убийству Анны Политковской. Место действия – маленький переполненный зал в Московском окружном военном суде – желтом неоклассическом здании на Старом Арбате. Четверо подозреваемых сидят в клетке. Двое из них – братья-чеченцы Джабраил и Ибрагим Махмудовы. Коренастые, с неряшливыми темными отросшими волосами, идиотским выражением лиц. Третий подсудимый – Сергей Хаджикурбанов, бывший московский полицейский. Четвертый – подполковник Павел Рягузов, сотрудник ФСБ. На Рягузове — черная кожаная куртка.

Все четверо обвиняются в соучастии в убийстве Политковской и слежке за ее квартирой на Лесной улице. (Дом Политковской находится всего в паре кварталов от моего офиса, неподалеку от шумного Белорусского вокзала). Но предполагаемый наемник – третий из братьев Махмудовых, Рустам, который мог застрелить Политковскую на лестничной клетке у ее московской квартиры, – исчез. Следователи говорят, что он сбежал за границу. В 2011 году его арестуют в Чечне. Однако человек, заказавший убийство журналистки и организовавший всю операцию, также отсутствует. Полиция говорит, что не может его вычислить.

Эстемирова рассказывает, что судебное заседание – это «фарс», что не было предпринято никаких серьезных попыток расследовать дело Политковской.

— У нас нет киллера. И у нас нет людей, которые стояли за убийством, — говорит она. — Это не настоящий суд. Это делается для создания видимости правосудия.

Многое в этом судебном деле выглядит странным, добавляет она. Слушая показания свидетелей, я понимаю, что Эстемирова права. Не только само расследование выглядит фальшивым и неадекватным – это как раз обычное дело в российских судах. В случае с Политковской пропали многие вещественные доказательства.

Как заявили ее коллеги из «Новой газеты», коррумпированные российские спецслужбы целенаправленно мешали расследованию этой смерти. Сим-карты, компьютерные диски и даже фото Рустама Махмудова, который предположительно бежал в Западную Европу, — все это исчезло. Пленка с записью, на которой убийца выходит из подъезда Политковской, также куда-то затерялась. На смазанном видео убийца показан со спины: темноволосый, узкоплечий мужчина, лицо скрыто под бейсболкой. Время, в соответствии с видео, — 16:04. Адвокат Махмудова показывает видео, снятое на мобильный телефон, где Рустам плавает в чеченской реке. И у него широкие плечи.

Во время перерыва я отправляюсь на обед с Эстемировой, а также с Фредерике Бер, исследовательницей из Amnesty International, и Кристианом Эшем, московским корреспондентом Berliner Zeitung. Мы сидим в подвальчике немецкого пивного бара. Эстемирова рассказывает про Англию и Оксфорд – она провела часть лета в университетском городке со своей дочерью-подростком. Также мы обсуждаем ее правозащитную деятельность в Грозном – она говорит, что после суда собирается вернуться в Чечню.

Ей пятьдесят лет, она выглядит моложе – удивительно элегантная в простой черной водолазке. Эстемирова – смелый человек, нужно быть донельзя бесстрашной, чтобы работать в Чечне и выступать оппонентом Кадырова. Но мне кажется, что еще больше в ней какой-то необычайной, сверхъестественной отваги и воли. Она оставляет мне адрес электронной почты: [email protected]. Я обещаю, что свяжусь с ней, если окажусь в Грозном.

Суд по делу Политковской выносит оправдательный вердикт всем четверым подозреваемым. Судьям обвинение показалось неубедительным. И это неудивительно, учитывая запутанное и плохо проведенное расследование и показушный процесс. После оглашения вердикта мы выходим из здания суда: адвокат Махмудовых Мурад Масаев доволен единогласным решением судей. Он говорит, что теперь российские власти должны искать «реального» убийцу Политковской. Добавляет, что растянувшееся на три месяца судебное заседание – это «фиаско» для Следственного комитета России – которому было поручено расследование преступления – и «победа» для России.

— Такие преступления уносят лучших людей нашего общества. Единственный способ остановить убийства — найти реальных преступников, — говорит он.

Я спрашиваю – кто, по его мнению, является убийцей Политковской.

— Я действительно не знаю. В какой-то момент следователи решили упрятать в тюрьму этих парней (Махмудовых), а настоящие убийцы гуляют безнаказанными.

Через полчаса двое чеченских братьев выходят на улицу. Они, кажется, ошеломлены, их семьи довольны. Я спрашиваю Ибрагима, как его самочувствие.

— Я чувствую себя свободным.

Что он теперь собирается делать?

— Собираюсь помолиться.

Семья Политковской разочарована вердиктом. В тот вечер на пресс-конференции сын Анны Илья заявляет, что он с уважением относится к решению суда, но полагает, что «те четверо, которых сегодня отпустили, имели отношение к смерти матери». Адвокат семейства Каринна Москаленко выражает сожаления по поводу расследования, находя странным тот факт, что следователи не сумели опросить Кадырова по делу об убийстве журналистки. Также она распекает следователей за то, что те проигнорировали тот факт, что убийство произошло на 54-й день рожденья Владимира Путина. (По одной из теорий, Политковскую убили, чтобы преподнести президенту кровавый подарок. Через два дня свой 30-й день рожденья отметил и Кадыров).

— Этот факт можно отнести к убийству, а можно и не относить. Но игнорировать его нельзя, — говорит она.

В июне российский Верховный суд отменяет вердикт. Согласно постановлению, подозреваемые должны быть судимы повторно.

***

Я сижу в своем московском офисе. Звонит мобильный. 15 июля 2009 года. На проводе – Марк Райс-Оксли, мой лондонский коллега из международного отдела Guardian. Марк работал в Москве в девяностые, он говорит по-русски и хорошо разбирается в мрачных делах страны.

Марк говорит:

— Тут дело, которое, вероятно, тебе придется освещать. В Чечне произошло очередное убийство. Убили правозащитницу.

У меня падает сердце.

— Кого?
— Наталью Эстемирову.

Через три дня я лечу в Грозный. Я останавливаюсь у одного чеченского журналиста в его квартире на окраине города, где он живет вместе с пожилой матерью и пятнадцатилетним сыном. В феврале 1944 года его мать вместе с семейством – как и все чеченское население – по приказу Сталина депортировали в Среднюю Азию как предателей. Она вернулась из Казахстана в Грозный только в конце пятидесятых. Я сплю на матрасе — на юге России тепло, в квартире раздается храп.

На следующее утром мы с моим приятелем отправляемся в квартиру Наташи. У дома припаркованы машины чеченских служб безопасности. Мы ждем. Наконец они уезжают, мы заходим, беседуем с соседями.

Факты, связанные с ее похищением и убийством, следующие: обычно Наташа выходила из своей квартиры в Грозном в 8.30 утра и шла на автобусную остановку. До работы она добиралась за 15-20 минут – именно столько занимала поездка на маршрутке по ухабистой дороге с зелеными жилыми башнями. Вдоль проспекта развешаны гигантские плакаты чеченского военачальника — президента Кадырова — и несколько портретов премьер-министра Путина.

На этот раз она так и не добралась до работы. В ста метрах за подъездом десятиэтажного дома – окна которого смотрят на заросший травой пустырь и жалкую рощицу ореховых деревьев – ее ждали четверо вооруженных боевиков. Они схватили Эстемирову, затолкали ее в белый автомобиль «Жигули» и увезли. Один из прохожих стал свидетелем преступления — он слышал, как она кричала: «Меня похищают!». Похитители отправились в направлении Ингушетии, соседней с Чечней республики. Вероятно, они ехали по трассе М-29, хотя могли выбрать и заросшую проселочную дорогу, опоясывающую холмы. Эта дорога очень красивая – они пролегает через темный тоннель из платанов, на обочинах женщины продают дыни из багажников грузовиков. Похитители без труда проезжают через несколько КПП.

Спустя два часа Эстемирова мертва. Проехав границу с Ингушетией, бандиты останавливают машину. Оказавшаяся впереди группа вооруженных исламистов, заметив правительственную машину, открывает огонь. Вероятно, похитители Эстемировой в тот момент запаниковали. Со связанными руками ее вытащили из машины на обочину. И пять раз выстрелили в грудь и в голову – не тронув ни деньги, ни паспорт, ни удостоверение. Это было не ограбление. Это нечто иное: низкая, трусливая, мелочная, организованная государством казнь – неприкрытый намек небольшой группе правозащитников, работающих в Чечне, неконтролируемой республике России.

Поклонники Эстемировой полагали, что ее известность на международной арене поможет ей избежать опасности. Но, как и с Политковской — еще одной фигурой, которая, казалось бы, находилась вне досягаемости профессиональных убийц, – этого оказалось мало. В ретроспективе ее смерть кажется страшной и прогнозируемой. После Политковской, которая была частым гостем в скромной квартире Эстемировой, последовал Маркелов. После Маркелова – Эстемирова – предсказуемая следующая мишень.

Сидя в кафе у офиса «Мемориала» в Грозном, где работала Эстемирова, я звоню Локшиной – ее подруге и коллеге.

— Она была потрясающим, дарующим вдохновение человеком, помешанным на стремлении к справедливости, — говорит Локшина. – Она была милой и дружелюбной, всегда улыбалась, всегда стильно одевалась, несмотря на маленькую зарплату, и даже могла пококетничать.

По словам Локшиной, Эстемирова знала, на какие идет риски.

— После убийства Стаса она полетела на похороны в Москву. Поздно вечером мы с ней сидели и обсуждали ситуацию. Мы спрашивали себя: кто следующий? Следующей оказалась Наташа. Она не удивилась бы тому, что ее саму похитят и убьют, — говорит Локшина. — Эстемирова работала в «Мемориале» в Грозном с 2000 года.

Историк по образованию, она как ведущий правозащитник отделения «Мемориала» в Грозном документировала и распространяла информацию о нарушениях, совершенных чеченскими правоохранительными органами и силами безопасности – де факто осуществляемыми под контролем Кадырова – а также активистами-джихадистами.

Собирая, регистрируя, организуя такую информацию, она искала высшей справедливости в регионе, раздираемом постоянными конфликтами, морально уничтоженном. Каждый день длинная очередь из женщин выстраивалась у ее офиса, что находится неподалеку от главной улицы Грозного – проспекта Путина. (После того, как Кадыров в порыве почтения к Путину переименовал эту улицу, Эстемирова отказалась даже ходить по ней). И эти женщины приходили каждая со своей историей – о родственниках, застреленных солдатами Кадырова, о пропавших сыновьях, которые ушли на работу и не вернулись, о домах, которые подожгли бандиты в масках и военной форме. Эстемирова незамедлительно отправляла письма местному поверенному – чиновнику, работающему в соответствии с российским законодательством, и он должен был дать начало расследованию и открыть дело о преступлении.

Во времена, когда мир перестал слушать стенания Чечни, Эстемирова осталась в Грозном. Она продолжала освещать незаконные убийства, похищения, пытки и прочие преступления. Она писала отчеты для «Мемориала» и статьи для «Новой газеты». Она сотрудничала с Amnesty International и Human Rights Watch. Она верила в силу закона. Она была бесценным источником информации для западных журналистов, которые – во второй президентский срок Путина – посещали Чечню крайне нечасто.

Это неизбежно привело к конфронтации с Кадыровым – чеченским царьком-головорезом, человеком, которого дипломаты США наблюдали на одной безумной свадьбе в Дагестане «неуклюже танцующим с засунутым под ремень джинсов золоченым автоматом». Бывший повстанец превратился в промосковского верноподданного – Кадыров возглавил свой собственный, поддерживаемый Кремлем мини-сталинский режим в мусульманской республике – где Кремль вел войну с 1994 по 1996 и с 1999 по 2004 годы.

Я еду по Чечне, и это похоже на экскурсию по гигантскому фотоальбому семейства Кадырова – столь многочисленны развешанные портреты отца и сына.

Это правда, что Кадыров положил начало масштабному восстановлению республики и заново отстроил разрушенный войной Грозный. И он же превратил Чечню в собственное феодальное поместье, свободное от каких бы то ни было законов. Его агрессивная тактика – замаскированная под антитеррористические операции – применялась не только против исламистских повстанцев, прячущихся в чеченских лесах и горах, но также и против многочисленного и запуганного гражданского населения.

Изучая историю Эстемировой, я обнаруживаю, что она получала угрозы от ближайших помощников Кадырова. В марте 2008 года Кадыров вызвал ее на встречу и выразил крайнюю неудовлетворенность ее работой и протестом против нового указа, обязующего чеченских женщин носить платки – гендерное правило чеченских традиций. Эстемирова рассказала коллегам о том, что Кадыров ей угрожал. Она процитировала его слова:

«Да, мои руки по локти в крови. И я этого не стыжусь. Я убивал и буду убивать плохих людей».

Она — бывшая школьная учительница — его упрекнула. Но встреча была явно зловещей. За две недели до ее смерти Адам Делимханов – кадыровский помощник, предположительно осуществляющий убийства – дал интервью чеченскому телевидению, в котором заявил, что защитники прав человека в Чечне – это суть те же террористы; и те и другие, по его словам, должны получить достойный ответ.

Парадная дверь офиса «Мемориала» закрыта, организация заявляет, что продолжать работу теперь слишком опасно. Я обхожу вокруг и вижу заднюю дверь. Стучу. Внутри нахожу Шакмана Акбулатова, коллегу Эстемировой. На стене висит цветное фото Эстемировой. Он говорит, что за принятым в апреле 2009 года решением Кремля о формальном окончании войны России в Чечне, которое требовало проведения неких мер предосторожности, стремительно возросло число нарушений прав человека по всей республике. Внезапно на Наташу обрушился шквал новых дел – войска Кадырова похищали мирных граждан – в некоторых случаях даже убивали – и затем клеймили их повстанцами. Акбулатов уверен, что смерть стала наказанием за ее профессиональную деятельность, которая мешала режиму Кадырова.

— Это было сделано, чтобы она замолчала, — говорит Акбулатов. – Она была невероятно храбрым человеком – вы даже не представляете. Она знала, что все это было очень опасно.

Неясным остается вопрос, почему для убийства Эстемировой ее недруги выбрали именно этот момент. Она занималась расследованием дела Мадины Юнусовой – двадцатилетней женщины, муж которой был убит 2 июля 2009 года в ходе специальной операции в селе Старая Сунжа неподалеку от Грозного. Официальное заявление звучит неправдоподобно – Мадина стреляла из Калашникова и планировала убить Кадырова. Юнусова была ранена в перестрелке, но выжила. Затем при загадочных обстоятельствах умерла в больнице. Далее последовал классический пример коллективного наказания. 4 июля в 3 часа дня мужчины в камуфляжной форме появились в доме родителей Юнусовой в городе Аргун. По словам соседей, они подожгли дом, заперев семейство в сарае.

Расследуя дело, я нахожу дом покинутым. Сгоревшая одежда лежит в саду у клумбы с желтыми георгинами. Юнусовы бежали. Чьи-то шлепанцы остались валяться на веранде под виноградной решеткой; заглядывая в разбитое окно, я пытаюсь различить очертания выгоревшей спальни и обугленного матраса.

Выступая в Москве, глава «Мемориала» Олег Орлов напрямую обвиняет Кадырова: «Мы знаем, кто несет за это ответственность. Мы знаем, какую он занимает должность. Он работает президентом Чечни, — говорит он. – Рамзан лично ненавидел Наташу. Он оскорблял ее и угрожал ей. Мы не знаем, сам ли Рамзан отдал приказ убить Наташу или же это были его приближенные. Но, кажется, президент Медведев доволен тем, что в одной из российских республик правят убийцы».

Отвечает Кадыров характерно вкрадчиво. Он отрицает свою причастность, называет это убийство «чудовищным преступлением» и затем перекладывает ответственность за него на Березовского. Медведев характеризует это преступление как «возмутительное», но отвергает заявления о причастности Кадырова как «примитивные и неприемлемые». Расследование ее смерти почти не продвигается – хотя личность убийцы широко известна.

Я уезжаю из Грозного. Я еду в Кошкельды, в район Чечни Гудермес. В этой деревне – родовой дом Эстемировой, здесь по-прежнему живет ее тетя и другие члены семьи. Родственники-мужчины сидят в тени у старого дома, выкрашенного синей краской. Меня провожают во двор – мы располагаемся в залитой солнцем комнате. На тарелках разложена баранина и арбузы. На ковре в другой комнате уселись женщины. Время от времени кто-то разражается рыданиями и всхлипываниями.

Появляется пятнадцатилетняя дочь Эстемировой Лана. Она поразительно сдержанна. Какое-то время мы просто сидим. Она говорит по-английски. Признается, что ее мама понимала, в какой оказалась опасности:

— Я знаю, что ей угрожали. Она не рассказывала, но я это знаю. Я никогда не просила ее бросить работу. Я знаю, это было важно для многих людей. Она жила не для себя. Она жила ради тех, кто нуждался в ее помощи. – По словам Ланы, она никогда не ездила с охраной и не придавала особого значения собственной безопасности. – Она волновалась только за меня. Если я пропускала ее звонок или ставила телефон в режим вибрации, она обычно говорила: «Ты с ума сошла? Когда ты не подходишь, у меня сердце разрывается».

Муж Эстемировой погиб во время первой чеченской войны – после чего она решила оставить работу учителя истории и начать карьеру журналиста и правозащитника. Они с Ланой и с пушистой кошкой Ванессой жили в маленькой квартирке в Грозном, заставленной книгами и международными премиями. Лана говорит, что в России она не видит для себя будущего – она хочет учиться в Англии.

— Даже теперь я не верю, что это случилось со мной. Я не смотрела на нее мертвую. И только когда я увидела ее тело (на похоронах), я поняла, что осталась одна.

Я отправляюсь на деревенское кладбище, где теперь похоронена Эстемирова. Ее могила – на зеленом холме. Тихое место. Отец похоронен поблизости. Белые бабочки порхают среди исламских надгробий, веет легкий ветерок.

На ее надгробии надпись:

Наталья Эстемирова
28.02.1958 – 15.07.2009

Минуту я стою перед могилой, затем иду попрощаться с Ланой.

Когда Лана была маленькая, Маркелов и Политковская регулярно наведывались в скромную квартирку Эстемировой в Грозном. Эти трое засиживались допоздна, говорили ночи напролет – Политковская была сурова и сосредоточенна, Маркелов смеялся и травил анекдоты. Вначале Анна, потом Стас, потом ее мать – я осознаю, что за три года убили троих взрослых, сыгравших важную роль в жизни Ланы. За дверью снова слышны рыдания.

— А у меня больше нет слез, — говорит она.

В доме Эстемировой я ожидал встретить толпу журналистов. А оказалось, что я тут один. Где все остальные?