Екатерина ВИНОКУРОВА, специально для «Кашина»
Он вошел в кафе. У него был ярко-красный ежик на голове, хипстерские очки и большой модный плеер.
Мы все загалдели, не зная, как подвинуться, чтобы ему было удобно сидеть. «Привет, как хорошо что пришел! Так, за встречу, срочно выпьем! Ну ты что, как устроился? Преподаешь? Ой, как здорово! Так, Ване, выпить, срочно. Как мы рады, как мы рады», — наперебой говорили двадцатипятилетние бывшие одноклассники. Мой голос тоже звучал в этом хоре.
Десять или чуть больше лет назад, мы не знали, как ему сделать неудобнее и как больнее ткнуть ручкой. Все было просто: его подозревали в том, что он был геем.
Стать объектом школьной травли очень легко, а расплата всегда одинаково несоразмерна (не в глазах детей, впрочем). Достаточно один раз сделать один неблаговидный поступок, чтобы следующие годы превратились в ад: «ах, этот? Тот самый, который…?»
У каждого из вас есть эти воспоминания, просто вспоминать считается неприлично: мы ведь с детства все высокоморальные, да?
Вот я захожу однажды в школьную физкультурную раздевалку и попадаю на «суд». Красивые, умные девчонки голосуют единогласно за бойкот другой девочке за … не помню, но аморалка. Я вступаюсь за нее и до сих пор помню этот липкий страх. Я вступилась, и со мной не будут никогда дружить эти красавицы и умницы. Мы, кажется, кричали друг на друга. Бойкот не объявили, красавицы и умницы со мной и правда больше не дружили. От этого эпизода пять лет спустя останется только запись в выпускном альбоме от этой девочки про тот случай. Травля – даже вот такая, полуобъявленная, никем и никогда не забывается.
А вот уже мне однажды объявляют бойкот в лагере за какой-то мелкий проступок в рамках общей иерархии. Я в тот раз, что называется, «привлекла внешние ресурсы» — попросила помощь из-за рубежа, и мои подруги из старших классов пригрозили всем обидчикам на будущее, а я впервые выкурила сигарету и научилась драться. Но это чувство – когда тебя травят, да, может даже за дело, но почему-то все на одного, я не забыла до сих пор, спустя, наверное, лет пятнадцать. И не забуду.
А вот мы травим учительницу. Она тоже сделала что-то «не по понятиям». Мы срываем ей каждый урок, двигая парты вперед к доске с жутким грохотом и вполголоса обзывая ее, а в конце четверти она увольняется. Мы торжествуем: «правда» победила. Чем провинилась? Снова не помню. Помню только это ощущение, что мы все правы, а она скотина этакая.
Ни в одном из описанных мною случаев я не помню самого проступка, который послужил поводом, спусковым крючком. Обычно это случалось с теми, кто давно не нравился внешне: высокий ломающийся голос у мальчиков, неправильные штаны или плохая фигура у девочек, смешная хала на голове у взрослых. Далее механизм один и тот же: толпа будет ждать, высиживать жертву до первого проступка, который – каким бы мелким он ни был, самой толпе покажется чудовищным (может, кстати, и правда было что-то чудовищное, но вот забыла). Далее будет просто снежная лавина. Тычки в спину, плевки бумажными шариками, место на отшибе, плевки в компот. В худшем случае будет драка.
Помню еще это ликующее чувство правоты и борьбы за правое дело против нарушителя, а еще это сладостно-гнилостное чувство, когда жертва молит о пощаде. Я тоже участвовала в травле того мальчика. Я была особенно ожесточенной: я знала, что не он, так кто-то еще, и вдруг это буду я?
Что делали жертвы травли? По сути, у школьной жертвы есть немного стратегий поведения. Первая – молить о пощаде. Да, я нарушил, я преступил, пощадите. Пощадят. А может быть, добьют. Вторая – призывать родителей. Это прекратит травлю, но навсегда лишит тебя права на реабилитацию в коллективе. Третий вариант самый сложный: упорствовать. Обычно провальный. Нет в ситуации школьной травли правильной стратегии и не может быть правильной стратегии в такой ситуации.
В тот вечер я расцеловалась с одноклассниками и пошла ужинать с моим тогдашним молодым человеком. За ужином я рассказала ему эту историю, на что он рассмеялся: «Ты не могла быть такой». Могла, милый друг, и была. Желание затравить слабого сидит в каждом из нас, такое вот сладостное и гнилое, выдающее себя за крестовый поход и высокую мораль.
С тех пор, общаясь со некоторыми своими ньюсмейкерами, я всегда хочу задать им вопрос, а как у них обстояли дела в школе.
